Игорь Неверов - Антарктика

— Тогда я взяла два высоких модуля и один низкий, — как ни странно, они дали искомый импульс. Вернее, он стал управляемым.

— Молодец!.. Как все гениальное просто! Когда вернемся в Москву, не забудь дать заявку. Это большая находка. И пригодится она не только эскулапам — вот увидишь!

— Почему ты все-таки сбежал от них, Артур?

Деркач быстро нагнулся, сорвал какой-то цветок. Поднес к глазам — не одобрил, отбросил.

— К этим товарищам, — он кивнул на оставшихся далеко за их спинами военных, — я тоже должен был заехать. Дыганов с тем и отпустил: помочь твоему Вихрову, а заодно поработать с летчиками по давнему договору. И потом всегда надо помнить о коэффициенте полезности. Видишь ли… Все, что ты рассказала, — очень трогательно. И этот мальчишка!.. И я безумно хочу, чтобы он прозрел. Но это все-таки… Один, пусть сто частных случаев. А один прозревший в тумане перед посадкой самолет — это сто прозревших!.. Прозревают сто самолетов— это тысяча спасенных жизней!

— Прозревает миллион самолетов — прозревает человечество! — на деркачевской патетике подхватила Елена.

Деркач остановился, обиженно посмотрел на Елену.

— Не прозреет, Артур, человечество от твоих открытий. Человеку нужней всего одно открытие — открытие доброты.

— Причем обязательно моей?! Готов!.. Готов выдавать доброту в любом количестве. И заметь: не ради всего человечества, а ради одной тебя! Годится?

— Годится! Завтра у них научный совет.

— Вот именно завтра не могу.

Но…

Опять взревели турбины. А чей-то голос, усиленный микрофоном, прозвучал над летным полем:

— Артур Иванович, сейчас дадут второй старт!

Деркач заспешил, увлекая за собой Елену. И все ее слова тонули в нарастающем грохоте турбин.

Появился четвертый стул — не раскладной, обычный. Его поставили позади трех раскладных. Полковник жестом предложил Елене присесть. Она кивнула, но не села — стояла рядом, со стулом, барабаня кончиками пальцев по его спинке.

Самолет еще только рулил вдалеке к стартовой линии. Вполне возможно было разговаривать. Но все молчали, уставясь в одну точку — далеко руливший самолет, — словно и сама рулежка была частью эксперимента. Елена поняла, что Артур Деркач уже «отключился». От ее рассказа и просьбы приехать завтра к ребятам на ученый совет, от нее самой. Он это умел — собраться, отбросить все, что не имеет отношения к его сиеминутным занятиям.

«Так будет всегда, — подумала Елена. — Всегда я буду статистом в его делах, в его жизни… Вот если не оглянется на счете «тридцать», я уйду и уеду».

Она досчитала до пятидесяти. Деркач не оборачивался. Елена повернулась и пошла. Сначала она шла медленно, еще надеясь, что Деркач вот-вот оглянется, окликнет ее. Потом почти побежала, твердо решив не останавливаться, даже если ее попытаются вернуть.

У будки КПП стоял зеленый бензовоз. Стоя на подножке, молодой водитель в лихо заломленной пилотке приветливо смотрел на приближающуюся Елену.

— Вы на станцию? — спросила Елена.

— Можем завернуть и на станцию, — он галантно распахнул перед Еленой дверцу кабины.

В пути солдат вдруг с улыбкой спросил:

— В магазинчик? За коньячком для шефа?

Елена кивнула.

— Правильно. А то у нас тут сухой закон.

«Господи, — подумала Елена, — как быстро становятся всеобщими новости в отдаленном гарнизоне! Уже всем ясно: кто я и кто мой шеф!» И еще она подумала, что Артура Деркача, наверно, вполне устроило бы, чтобы ее роль здесь свелась к доставке коньяка в авиагарнизон. На станции она, поблагодарив водителя, сошла, взяла билет и стала дожидаться электрички.

— У подопытных животных не обнаружено никаких изменений в организме. — Руки Светловой перебирали черные квадраты рентгеноснимков на заседании членов совета, молча приглашая к началу дискуссии.

Член ученого совета профессор Коротич поскреб клинышек бородки.

Доктор Гудков приподнял плечи, взглядом поискал сочувствия у Коротича, но профессор опустил глаза… Тогда Гудков посмотрел на Елену. Она ответила долгим, чуть ироничным взглядом. Гудков обратился к большому портрету В. П. Филатова. Полированная лысина Гудкова мерно покачивалась, что означало крайнее недоумение: «Что делается, что делается!..»

— Разумеется, все материалы как самого эксперимента, так и сегодняшнего обсуждения будут направлены в министерство, — продолжила Светлова. — Думаю, что метод наших кандидатов Вихрова и Зацепина получит одобрение.

— Он так и будет называться — Вихрова — Зацепина? — спросил Гудков.

— Не будем сейчас спорить о названии метода! — Светлова постучала по столу дужкой очков. — Тем более что в работе приняли участие наши коллеги из института Гельмгольца, да и… — благодарная улыбка Елене, — …многие товарищи нам помогли. Речь о более существенном… Доктор Вихров настаивает на проведении операции на больном… — Светлова раскрыла папку. — Рутковский Федор Федорович… Шестьдесят пять лет. Вторичное отслоение сетчатки правого глаза. Левый удален после пулевого ранения. Инвалид Отечественной войны.

— Простите, Надежда Петровна! — Гудков не смотрел на Андрея. — Доктор Вихров, скажите, пожалуйста, больной Рутковский ваш дядя?

— Никакой он н-не дядя! Просто мой учитель.

— Ах, да! Вспомнил, вспомнил… Вы как-то говорили — он вам заменил отца.

— Не понимаю вас, Николай Николаевич! — Светлова надела очки. — К чему эти генеалогические изыскания?

— Тогда разрешите! — Гудков поднялся, ожесточенно потер ладонью лысину. — Я далёк, далек невероятно, — Гудкову почему-то не удавалось только это слово, все уже привыкли, что он произносит «невериятно», — от мысли, что больной Рутковский подвергся психологической обработке. Нет!.. На беспримерный риск ради прогресса нашей науки Федора Федоровича толкнула вся его прекрасная жизнь. Коммунист. Кстати, неутомимый пропагандист. Боюсь, что в этом отношении он немного перебарщивает. И не исключено, что сэр Френсис Рамсей уезжает в Америку, не завершив у нас лечения, именно потому, что устал от его пропаганды.

Светлова улыбнулась и сделала пометку в блокноте.

— Это, разумеется, спорный вопрос, к тому же я несколько отвлекся. Да! Так вот, Федор Федорович Рутковский, искренне желая помочь не только своему… усыновленному ученику достичь успеха, но и двинуть вперед отечественную науку…

Стыли под стеклом на огромном стенде бесчисленные сувениры — дары клинике от исцеленных людей со всех концов света. И над ними набирал пафос голос Гудкова:

— Рутковский рискует единственным глазом, заранее ограждая доктора Вихрова от всякой ответственности. Федор Федорович сам сказал, что в случае неудачи — с его стороны никаких претензий.