Игорь Неверов - Антарктика

— Глаз у Федора Федоровича все равно обречен! — перебил Степан.

— Это не аргумент!.. Если идти по этому пути, можно скольких людей экспериментами укокошить?! Но самое главное, самое главное! — Гудков высоко поднял подрагивающий палец, бросил обиженный взгляд на откровенно зевнувшую Елену. — Самое главное, товарищи, что ни нам, ни первооткрывателям лазера, прежде всего, как грозного оружия, — поворот и легкий поклон в сторону Елены, — ученым физикам до сих пор неизвестно, не окажется ли губительным для человека воздействие лазерного излучения через год или, скажем, через пять лет?

— Вернуть Федору Федоровичу зрение даже на пять лет… — успела вставить Елена.

— Я ухожу от частного случая, как вы понимаете, Елена Николаевна! Позвольте всем напомнить, что на заре атомной энергии люди, получившие определенную дозу радиации, умирали, увы, не сразу. Смерть настигала их порой через несколько лет. Кстати, мне кажется, мы не случайно не видим на сегодняшнем совете Артура Ивановича Деркача. Я не хочу умалить… — Гудков, подыскивая слова, снова поклонился Елене.

— Спасибо, — спокойно кивнула Елена, освобождая Николая Николаевича Гудкова от необходимости подбирать извинительные слова. Еще в начале ученого совета Елена решила не выступать — в конце концов она не медик. Если нужно, даст техническую характеристику аппарата— и все. Но слушая доктора Гудкова, заметив, как магически подействовали на некоторых участников заседания его устрашающие слова, аналогия с ожогами от атомного излучения, чувствуя, что Андрей вот-вот сорвется и, может быть, все испортит, Елена поняла, что слово физика сейчас, возможно, будет иметь решающее значение. Она поднялась. Однако и Гудков не садился. Елена вопрошающе посмотрела в упор на доктора Гудкова.

— Николай Николаевич, насколько я поняла, главный аргумент ваших возражений против применения лазерной терапии сводится к опасениям нежелательных последствий, связанных с малоизученностью физической природы лазерных лучей?

— Примерно так, — согласился Гудков.

Светлова удовлетворенно кивнула.

— Самое время послушать мнение физика. Кстати, для тех, кто не знает нашу гостью… Вернее, одного из активных создателей нашей лазерной установки… Елена Николаевна Скворцова — доктор физико-математических наук. Прошу вас, Елена Николаевна.

Гудкову ничего не оставалось, как сесть.

— До того, как лазер вошел в нашу технику, сведения о нем поступали в основном со страниц приключенческих романов. И конечно же там он всегда оказывался грозным испепеляющим оружием. Слово лазер стало синонимом оружия… Что ж, разумеется, возможна и такая его функция. Впрочем, так же, как у обыкновенного ножа, как у скальпеля хирурга… Все зависит от того, в чьих он руках. — Елена говорила негромко, низким грудным голосом, и волна доброжелательного спокойствия невольно накатывалась на всех присутствующих, разве что минуя Гудкова, непрерывно ерзавшего на стуле. — Так вот, лазер давно уже не оружие. Вернее, не только оружие. Луч лазера широко применяется в металлорежущих станках, в приборах. Луч лазера способен передать огромный поток информации… Вот как раз Артур Иванович Деркач сегодня не смог присутствовать здесь потому, что у него в самом разгаре эксперимент по передаче с помощью лазера необходимой информации на борт садящегося вслепую самолета.

Гул почтительного удивления, как шелест листьев при внезапном порыве ветра, Вспыхнул и тут же стих над столом участников ученого совета.

— Квантовое излучение не следует отождествлять с ядерным. Если можно так выразиться, по сравнению с атомным излучением, квантовое — доброе излучение. В определенной дозировке, разумеется. Должна вам сказать, что в процессе работ с лазером в нашем институте всякое бывало. Случались и ожоги… Ничего. Все заживало, как после обычного бытового ожога. Да вот, — Елена улыбнулась, — доктор Вихров, торопясь проверить безопасность достигнутого минимума излучения, подставил как-то под лазерный луч свою ладонь.

Все, кроме Светловой, Степана и Гудкова, как по команде, повернули головы к Андрею, уставились на его спокойно лежавшие на зеленом сукне руки. Андрей кашлянул, смутившись, спрятал руки под стол.

После Елены выступал профессор Коротич. Речь его сопровождалась жестами, неопределенными, округлыми, как и его фразы:

— Данные исследований весьма… обнадеживают. Конечно, не всегда перенос эксперимента с животного на человеку вполне… гм, благополучен. С другой стороны… не очень ясен дальнейший ход эксперимента… Может быть, поговорить на более широком форуме? Может быть, подождать приезда наших коллег…

— Совершенно верно! — подхватил Гудков. — Товарищам, понятно, не терпится…

— Нет, неверно! — Не спрашивая разрешения, поднялся Степан. А Коротич поспешил сесть. Даже, казалось, обрадовался такой возможности.

— Дело не в нашем нетерпении, — продолжал Степан. — Оно ничего не значит по сравнению с ожиданием больных! Десятки из них могут стать зрячими буквально завтра!

— О! — сокрушенно воскликнул Гудков. Светлова встревоженно вскинула голову и увидела застывшую в дверях секретаршу.

— Клавдия Васильевна! Я же просила!..

Клавдия Васильевна тихо всхлипнула:

— Федору Федоровичу очень плохо!

Андрей сорвался с места и бросился к двери…

Такова уж, наверно, специфика всех приинститутских клиник, на койках которых подолгу лежат страждущие. Сначала исследования, потом подготовка к операции, а после нее длительный, как правило, послеоперационный период. И так получается, что события, происходящие в институте, становятся известны больным, вселяя в них то надежду, то тревогу.

Федора Федоровича, к тому же, знали и любили многие. Старик, несмотря на занятное соседство с мистером Рамсеем, случалось, вечерами уходил «в разведку», расхаживал по палатам, подолгу застревая в детском крыле, теша малышей и подростков увлекательными, чаще всего веселыми рассказами.

Все вроде обошлось. Приступ сердечной недостаточности удалось остановить. Сердце билось ровно, поднялось и давление, когда Андрей, наконец, решил покинуть Федора Федоровича, попросив лорда Рамсея категорически выпроваживать любых посетителей.

Несколько минут старики лежали молча. За синим окном полыхнула молния, глухо пророкотало. Федор Федорович повернулся на бок, лицом к койке Рамсея.

— Почему не засыпаешь, Теодор?

— Не засыпается.

Опять помолчали. Потом Федор Федорович сказал:

— Слышал твой разговор с Андреем. Не ожидал такого поворота, честное слово.

Вместо ответа Рамсей спросил:

— Это не будет очень плохо, если я закурю?

— Давай!.. Я тоже. Только не говори Андрею.