Игорь Неверов - Антарктика

Рамсей щелкнул зажигалкой, протянул огонек Федору Федоровичу. Поставил свою подушку вертикально, откинулся и с наслаждением выдохнул облачко дыма.

— Не пожалеешь? — спросил Федор Федорович.

Рамсей молчал.

— Чего вдруг решил остаться?

— Я уже был в Штатах. Еще когда мог смотреть.

— Насмотрелся, значит?.. Теперь недолго! — заверил Федор Федорович. — Светлова послезавтра полетит в Москву. А мы с тобой первые на очереди.

— Мы с тобой первые не только к доктору Вихорову, но и к апостолу Павлу.

— Ну уж! Еще поборемся. Я тебе должен столько показать!

— Только не думай, что будет совсем восторг, когда я разгляжу все.

— Что ж… Восторги — это удел молодых. С тебя хватит объективности.

Рамсей приподнялся:

— Знаешь что, Теодор? Я решаю ускорить финиш этой истории. Ты не должен держать обиду. Я твой дублер. Завтра я предложу доктору Вихорову свой глаз, и дам письменный гарантий — вот!

— Боюсь, твой порыв не будет оценен.

— Почему?

— Как тебе объяснить, чтоб не обидеть?.. Ты все-таки гость. В отношении твоего глаза уместна особая осторожность.

Рамсей щелкнул переключателем транзисторного приемника. Сквозь треск помех английский диктор вещал о новых ядерных испытаниях в штате Невада.

— Странно все же.

— Что именно?

— Такая осторожность над одним глазом, когда рушится мир.

— Понимаешь… мы не считаем, что мир рушится. И чем больше людей прозреет, тем лучше для мира.

За окном снова полыхнуло. Гром прогремел близко.

Недобрый призрак тревоги витал и в тишине другой палаты, хотя Галя и ничего не рассказала Нине о сердечном приступе Федора Федоровича. Может, подступившая к городу гроза, наэлектризовав синий вечерний воздух, вселяла в людей, лишенных возможности видеть ее еще дальние молнии, чувство неуверенности и необъяснимого беспокойства. Нина металась в постели, стремительно перекатывалась с боку на бок, прерывисто вздыхала. То требовала Галину руку и, задержав-ее в своей, начинала другой рукой гладить теплое запястье медсестры, то вдруг рывком натягивала под самый подбородок одеяло и в десятый раз требовала, чтобы Галя пересказала все перипетии ученого совета.

— Да все, что слыхала от Степана, сказала уж, хоть и не должна болтать.

— Так что ж решили-то?

— Да ничего и не решили толком. Не успели… Ты кончай психовать, а то укол вкачу, сразу заснешь.

— Не надо!

— Не буду, если успокоишься. — Галя поднялась, посмотрела на вроде притихшую Нину. — Во! Так и лежи… А для полного успокоения есть для тебя и хорошая новость. Эта самая красавица лауреатка завтра, кажется, улетает. — Галя торжествующе причмокнула и вышла.

Нина выпростала руки из-под одеяла, протянула их вдоль, вывернув ладошками вверх.

— Синее небо, синее небо! — тихо шептали ее губы. Но не приходила синева. Дрожала под плотной повязкой густая опостылевшая чернота, изредка растекаясь лиловыми пятнами. Нина услышала, как медленно и грустно, словно устало, стучит ее сердце.

— Галя! — крикнула Нина и, резко сев на постели, рывком сорвала с глаз повязку. Свет в палате горел, и Нина невольно сразу зажмурилась, утерла повязкой обильно выступившие слезы. А когда осторожно открыла глаза снова — поразилась забытой четкости контуров окружавших ее предметов. Вот прямоугольно белеет впереди дверь. Застилавший глаза туман исчез. Странно… Неужели?.. Нина осторожно повернула голову. Почти резко обозначилась картина на стене… Цветы на подоконнике…

И тогда она встала. Накинув халат, она, чуть качнувшись, шагнула к двери, осторожно открыла ее и переступила порог…

Андрей и Елена сидели в это время в опустевшей ординаторской.

В комнате горела только настольная лампа. В желтом кругу ее света рука Андрея чертила на бумаге лысых чертей, отдаленно напоминавших Гудкова. Руки Елены белели совсем рядом. Они настороженно подрагивали, словно хотели коснуться руки Андрея и никак не решались.

— Все станет значительно проще, — тихо и убежденно говорила Елена. — Столица есть столица. Можно попробовать подключить Дыганова… Пойдешь в конце концов в ЦК! — рука Елены коснулась руки Андрея. — И потом в Москве…

— Деркач? — хрипло спросил Андрей.

Елена отдернула руку.

Скрипнула дверь.

— Нина? — Андрей растерянно вытянулся над столом. — Зачем ты встала?

Нина осторожно шагнула. Ее глаза мерцали лихорадочным блеском.

Елена отошла к распахнутому окну. Широкая молния выхватила ее лицо, полное смятения. Ворчливо шумели в темноте деревья.

Андрей осторожно усадил Нину на стул.

— Ну и ну! А повязка где?

— Не могу я больше, Андрей Платонович! Домой поеду!

— Не рано ли? — Андрей спросил зло. — Давайте, разбегайтесь все! Пусть торжествует Гудков. Будем лечить кроликов.

Нина всхлипнула и вдруг озабоченно сказала:

— У вас халат порвался… Под мышкой.

Андрей почти машинально поднял руку да так ц застыл.

— Как это ты… разглядела?

— А вот поднялась и… вижу вроде.

— Выдумщица ты, ей-богу!

Елена удивленно смотрела на Нину.

Андрей, вздохнув, вынул из кармана офтальмоскоп… Едва посмотрел глаз, отпрянул. Торопливо поправил свет и опять поднял офтальмоскоп. Смотрел долго.

— Чертовщина какая-то!

У Нины перехватило дыхание.

— Что это вы, Андрей Платоныч? Может, правда?

— Не знаю! Может… от того, что резко поднялась?

— Ну?

Елена приблизилась к ним.

— У нее сетчатка… плотно прилегла. Поэтому она…

— Так и ладно тогда! — Нина поднялась.

— Не двигайся! Это неустойчивое прилегание! Каждую секунду она может снова отойти.

Нина хотела сесть.

— Нет! Теперь стой. Никаких движений!

Совсем близко ударил гром, и Нина вздрогнула.

— Не двигайся, говорю!..

— Мне стоять трудно. Вот беда-то… Отвыкла.

— Елена, поддержи Нину.

— Не надо. Не упаду.

Но Елена встала за Ниной, готовая обхватить ее плечи. Не спуская глаз с Нины, Андрей попятился к столу, набрал номер.

— Степан?.. Приезжай в институт. Немедленно!

Нина лежала на носилках. Стоя на коленях, Степан долго смотрел в подрагивающий глаз. Развел руками.

— Невероятно! Такой случай… — Степан тревожно глянул на Андрея. — Что там Светлова?

— Не отвечает! — Андрей зло бросил трубку на рычаг. — Тронули, что ли?

— Подожди! — Степан торопливо подошел к телефону. — У меня, может, рука легче. — Губы его дрожали.

Гудки, продолжительные гудки жалобно бились в трубке. И вдруг мужской голос:

— Алло?

Степан облегченно вздохнул.

— Добрый вечер!.. Можно попросить к телефону Надежду Петровну?.. Очень… Что?.. Как не будет до утра?

На этот вопрос Степану не ответили.

А он стучал по рычагу, кричал «алло, алло», хотя трубка отвечала только гудками, и пугался все больше.