Вильям Гиллер - Тихий тиран

— А что, если…

— А то если, — передразнил Фатеев. — Черт тебя знает, право слово, из-за такой ерунды за двести километров… Шуточки!..

— Ты не сердись, — вздохнула Клепа, — ты уже ученый, а я кто?.. Ведь от нас в люди вышел, вот теперь и помогай всю жизнь, так тебе на роду написано, касатик. Хорошие у тебя очки, заграничные, да и свитер подходящий… Все не женишься, лихоман?

Фатеев засмеялся. Рассердиться на эту бесхитростную женщину он не смог бы при всем своем желании.

— Мне пора! В случае чего, звони… Ладно?

— А чай?.. С твоим любимым вареньем?

— Спасибо, — улыбнулся Фатеев и расцеловал ее в полные щеки. — Пока, Клепочка!

Шофер молча завел газик, развернулся и медленно поехал по чистой мощеной дороге…

Проехав километров пять, Фатеев оглянулся. Если бы его спросили, почему он оглянулся, он и сам, вероятно, не смог бы ответить. В памяти мелькнуло лицо Варьки. Он ясно увидел гладко зачесанные волосы, высокий лоб, широкие скулы, чуть раскосые голубые глаза… И вдруг припомнилось не менее отчетливо совсем другое лицо, другие глаза, обезумевшие от страдания, — глаза самой первой его пациентки.

…Выпускник медицинского института Виктор Фатеев приехал в совхоз «Рассвет» поздно вечером, почти ночью, — добрался на попутной грузовой машине.

Его поселили в пустой комнате. Ничего в ней не было, в этой комнате, даже стула, даже занавесок на двух широких окнах. Под ногами поскрипывал дощатый, замусоренный пол, и от этого скрипа Фатееву стало муторно, одиноким и неприкаянным почувствовал он себя.

Фатеев повздыхал, пощелкал ногтем по голой электрической лампочке на длинном витом шнуре и начал распаковывать вещи. Но тут в комнату вбежала старушка няня, путаясь в полах синего, испятнанного зеленкой и йодом халата, и, отдышавшись, сообщила, что его срочно, сейчас же требуют в больницу: женщина при смерти. Оставив чемодан нераспакованным, Фатеев помчался навстречу своей первой беде, навстречу первому своему бессилию — первой смерти по его вине.

— Грибов она объелась! — сказала ему старушка няня. — Может, и отравилась поганкой какой. Квёлый народ-то пошел нынче, не то что раньше! Мой батя но две миски с верхом под водку употреблял. Ляжет, бывало, на солнцепеке, пузо вывалит, чтоб прогрелось, и задает храпака!.. Вот и все лечение от живота-то…

И действительно, были все признаки пищевого отравления — так и констатировал молодой, самоуверенный доктор Фатеев и назначил промывание желудка и грелки и сам сделал успокоительный укол… А к утру женщина скончалась, и вскрытие показало: диагноз ошибочен — была у нее прободная язва и, как следствие, перитонит. И спасти больную могла только немедленная операция…

Но глаза, ее расширенные от ужаса предсмертные глаза, укоряющие и прощающие… И прощающиеся одновременно. Но взгляд этот, обращенный уже куда-то внутрь, в потемки, и все же адресованный ему — беспомощному, неумелому троечнику, вчерашнему студенту Виктору Фатееву!..

Газик катил и катил, поскрипывая рессорами. Отмахали уже километров пятнадцать, как вдруг Виктор Дмитриевич толкнул шофера.

— Чего? — не поворачивая головы, спросил тот.

— Стой! Поворачивай назад! — приказал Фатеев.

— Зачем?.. Что забыли?..

— Угу, забыл! — кивнул Виктор Дмитриевич. — Поворачивайте.

Дверь больницы оказалась открытой. Клепу Виктор Дмитриевич застал в кабинете врача.

— А… вернулся, — сказала она спокойно. — Я знала, что вернешься, садись.

— Пошли! — перебил Фатеев. — Поглядим еще разок твою Варюху.

В понедельник утром Крупина сразу направилась к Кулагину, чтобы сообщить о звонке Фатеева.

Директор встретил ее радушно. Несколько минут они поговорили о том о сем, потом Кулагин вдруг насторожился, испытующе посмотрел Тамаре Савельевне в глаза, спросил в упор:

— У вас ко мне серьезный разговор?

— Скорее не у меня, — ответила Крупина.

— У кого же?

— Вчера мне звонил доцент Фатеев…

— Фатеев? — удивился Кулагин. — Разве вы с ним знакомы?

— Нет, — покачала головой Тамара, — по телефону познакомились. Собственно, он искал вас, звонил вам, но не застал…

Кулагин почему-то смутился, заерзал в кресле, пожевал губами, подыскивая слова.

— Мне пришлось отлучиться по делам… Консультация на дому, знаете ли… — будто оправдываясь в чем-то, сказал он наконец.

— Виктор Дмитриевич хотел сообщить вам, что ему необходимо срочно уехать на несколько дней.

— Как это — уехать? — Кулагин резко изменил тон. — На носу отчетно-выборное партийное собрание. Он что, забыл?

— Не знаю, — пожала плечами Крупина.

— Значит, все же уехал без разрешения?

— Он звонил вам, Сергей Сергеевич… Там сложный случай.

— Совсем распустились! — вскипел вдруг профессор. — Три месяца дурака валял! — Он словно не помнил, что сам отправил Фатеева к Прямкову. — А теперь вот, пожалуйста, уехал, не согласовав со мной, не спросив!

— Я разрешила ему, профессор.

— Вы?! — Кулагин даже встал и изумленно посмотрел на Крупину.

— Да, я, — усмехнулась та. — Разве не я ваш заместитель?

Кулагин иронически оглядел ее с ног до головы.

— Я не так ставлю вопрос… — проворчал он. — В целом вы правы, Тамара Савельевна.

— Я полагала, что…

— Ладно, замнем для ясности, как говорится… Но все же не самовольничайте слишком. У вас нет опыта работы с подчиненными.

— Доцент Фатеев, — сухо сказала Крупина, — известил меня, что выезжает в совхоз «Рассвет». За ним уже пришла машина. Надо было спасать человека, а это его и наш с вами долг. Не так ли?

— Тамара Савельевна, я считаю, что мы уже все выяснили.

Тамара встала и быстро пошла к двери. Кулагин не остановил ее. Он задумчиво проводил ее взглядом, покачал головой и прошел по кабинету. Его не разозлил конфликт с Крупиной; от этой короткой стычки остался лишь привкус досады.

«Надо было бы не затевать пустяковую свару, оборвать этот разговор в самом начале, — вяло подумал Кулагин. — Ну, Томочка, хорошо же мы начинаем совместную работу…»

Но в душе профессор был все же рад, что сумел поставить строптивую Крупину на место. Он с удовольствием припомнил свою последнюю фразу, произнесенную нарочито покаянным голосом: «Я считаю, что мы уже все выяснили».

Рубен Тигранович виновато взглянул на жену:

— Маша, неужели это со мной серьезно?

Мария Герасимовна, не меньше его встревоженная только что случившимся сердечным приступом, запахом лекарств и безапелляционным приговором врача «Скорой помощи», тем не менее попыталась успокоить мужа:

— Рубен, ей-богу, я не узнаю тебя!.. Просто ты перетрудился и перенервничал. Вот и результат… Отдохнуть пора, ведь не мальчик!

— Маша, — поморщился Рубен Тигранович, — мы с тобой прожили вместе почти полвека, поэтому не устраивай детского сада. Я не боюсь смерти, ты знаешь… Хотя это, наверное, звучит не очень убедительно. Единственное, чего я боюсь, — стать калекой, паралитиком. У меня пальцы на руке занемели.