Вильям Гиллер - Тихий тиран

Сергей Сергеевич подошел к Славе, осторожно прикоснулся к его голове, и тот сразу же вскочил на ноги, оттолкнув кресло-качалку.

Они молча обнялись, потом отстранились, в упор разглядывая друг друга.

— Это хорошо, что ты приехал, — сказал отец.

— Надеюсь, — серьезно ответил сын.

— Будем обедать? — спросил отец.

— Точнее, ужинать, — поправил сын.

— Извини. Работа… — потупился отец.

— Честь труду! — гаркнул Слава.

Они молча, как случайные соседи по гостиничному номеру, прошли в столовую.

Во время ужина не было разговоров. Когда покончили с едой и Анна Ивановна ушла на кухню мыть посуду, Сергей Сергеевич жестом пригласил Славу в кабинет. Достал из стола большую коробку с сигаретами, раскрыл, пододвинул к сыну.

— Если не возражаешь… — Слава полез в карман, вытащил кисет.

— Ты стал курить трубку? — удивился Сергей Сергеевич.

— Нет, — Слава покачал головой, — осталось еще немного махорки. Канская… Прекрасная штука.

— Понимаю, — сочувственно наклонил голову Сергей Сергеевич.

— Ну что ты, батя, — рассмеялся Слава, — это в порядке пижонства. Вообще-то я там курил ленинградский «Беломор» и московскую «Приму».

— Извини, а где это «там»? — тихо спросил Сергей Сергеевич.

— На далеком Севере эскимосы бегали, — пропел Слава. — Короче говоря, отец, побывал я в разных местах. На острове Диксон, в Дудинке, в Норильске, но больше в тундре…

— Ты доволен? — перебил Сергей Сергеевич.

— Чем? — спросил Слава.

— Всем, что было, всем, что испытал?

— А что было? Признаться, ничего особенного. И испытал не так уж много. Увы, ничем обрадовать или огорчить не смогу… Расскажи лучше о себе.

— Ну, обо мне в следующий раз. Давай все-таки сначала о тебе, Слава.

Это был странный разговор. Да и не было никакого разговора. Так, ответы — вопросы, вопросы — ответы. И еще молчание…

Пришла Анна Ивановна. Села в уголке, стала слушать.

Она их не смущала, потому что ни отец, ни сын не замечали ее.

— Чем думаешь заняться?

— Не знаю, право… Пока не знаю.

— Ты приехал окончательно? Или так, на время?

— Тоже не знаю… Памятник бабушке поставили?

— Само собой…

— Хороший?

— В смысле качества материалов?

— Ив этом тоже.

— Мрамор и гранит.

— А… она умерла сразу?.. Не мучилась?

— Нет, у нее была легкая смерть. Во всяком случае, гораздо легче, чем жизнь. Вечером легла спать, а утром не проснулась.

— Что нового в городе?

— В смысле чего?

— В смысле планировки.

Сергей Сергеевич взглянул на сына, но тот был серьезен. Отец на секунду растерялся, не угадывая, издевается Слава или нет? Решил промолчать.

— Ты поступил куда-нибудь? — переменил тему отец.

— Да, — кивнул Слава, — на заочное отделение.

— В медицинский?

— Там же нет заочного.

— Ах да, верно… Куда же?

— Вторая древнейшая профессия.

— Как?! Журналист?

— Прошу любить и жаловать! — криво улыбнулся Слава и выпустил желтый клубок махорочного дыма.

Анна Ивановна, не выдержав, тяжело вздохнула. Муж повернул голову и, заметив наконец, что она тоже сидит тут, удивленно приподнял брови.

— Аннушка, принеси стакан воды. Похолоднее…

— А тебе привет, отец, — хмуро сказал Слава.

— От кого же?

Слава молчал, сосредоточенно гася самокрутку в бронзовой пепельнице. Анна Ивановна снова села в уголок, сложила на коленях руки.

— От Горохова… Надеюсь, не забыл такого? У тебя в клинике работал. Потом выгнали…

— Не забыл, — медленно выцеживая воду из стакана, сказал Кулагин-старший. — За привет спасибо… Где он обретается?.. На Камчатке?

— Ты не поможешь мне разыскать Крупину? — не ответив, попросил Слава. — Она вроде бы в Москве?..

— Была. — Сергей Сергеевич пристально посмотрел на сына. — А в настоящее время Тамара Савельевна работает в моем институте… Тоже хочешь передать привет?

— Конечно! А что?

— И ты полагаешь, ей это доставит удовольствие?

— А почему бы и нет?

— Ну-ну…

Так прошел этот вечер и часть ночи. На первый взгляд приезд сына ничем не нарушил ритма жизни в доме Кулагиных. Но так казалось только на первый взгляд…

После той ночи, когда Колодников, не желая того, пошел тайком, проходными дворами к институту и долго смотрел на светящиеся окна отделения, где в одной из палат лежала Нина, после ночи, которую он провел почти без сна, думая о том, что же будет с ней дальше, захочет ли она все-таки жить или снова попытается покончить с собой, Павел решил зайти к ней в палату.

Это решение вызревало в нем медленно, а осуществилось стремительно. Он позвонил в ординаторскую Фатееву, договорился с ним, что тот отложит на полчаса все свои дела, ибо крайне нужен ему, Павлу Колодникову.

Фатеев согласился, предположив, что молодой хирург хочет поделиться тайной сердца. Он почти не ошибся, не угадав главного — объекта его внимания.

Они вошли в палату, поздоровались со всеми. Павел сразу подсел к Нине, а Фатеев заговорил с Глафирой Степановной, дежурившей в тот день.

— Как самочувствие? — бодро спросил Павел.

Нина молчала; даже не взглянула на него, когда он, запинаясь, ляпнул, что она еще очень молода и в конце концов жить вовсе не означает только бегать и танцевать.

Фатеев делал вид, что не прислушивается. Но, перехватив его взгляд, Павел понял, что говорит совсем не то и Фатеев его не одобряет.

Он смешался, торопливо попрощался с Ниной, кивнул Фатееву и выскочил из палаты. Это посещение продолжалось самое большее несколько минут.

В коридоре Виктор Дмитриевич взял Павла под руку:

— Объясни, человече, зачем ты приходил сюда?

— Не знаю, — ответил Колодников.

— А меня зачем потащил?

— Так…

— Паша, дружище, у тебя расшалились нервишки.

— Да, вероятно, — согласился Павел. — Виктор Дмитриевич, вы видели, какие у нее глаза?

— Ну?.. Красивые.

— Не знаю, — пробормотал Колодников. — Я не о том… Крупина сказала: «Чтобы понять страдающего человека, надо погрузиться в его мир».

— Вот что я тебе скажу, Павел Афанасьевич… — Фатеев на минуту задумался. — Ты только начинаешь свой путь хирурга, трудный и не всегда благодарный. К сожалению, таких девушек или юношей на операционном столе ты увидишь еще не раз и не два. Я, конечно, понимаю, что слова Крупиной звучат очень красиво и многозначительно, но избави тебя бог следовать им!

— Почему? — нахмурился Павел.

— Потому что, постоянно погружаясь в чей-то мир, ты однажды не вынырнешь. В лучшем случае дисквалифицируешься как хирург — у тебя руки начнут дрожать. В худшем — свезут тебя, брат, в «желтый домик» на улице Зеленой. Вот ведь как… Ладно, — оборвал сам себя Фатеев, — через день я тебя прихвачу с собой. Поедем к одной моей пациентке, Мальцевой, судьба которой тоже не дает мне покоя. Ты увидишь другие глаза. Не одни, а три пары глаз!..