Витаутас Юргис Бубнис - Осеннее равноденствие. Час судьбы

— Боже мой, боже, — качала она головой. — Когда столько домов обойдешь да всего насмотришься, и твое собственное горе кажется не таким страшным.

— Да какое тут горе, мама. Выдюжим. Еще год, и я кончу школу.

— Все надежды на тебя, доченька, на тебя…

Помолчали, помечтали о тех временах, когда все будет по-другому, и мать снова заговорила:

— Слыхала, кто-то камень на берегу озера долбит. Поздно ночью все стучит да стучит. Стоя в воде. Соседи спросили у него, что это значит, а он ни слова не сказал и сбежал. Надоело людям, что спать не дает, вот мужики и решили — надо его поймать. Окружили прошлой ночью со всех сторон. А он в озеро — все глубже, глубже, так и уплыл на остров во всей одежде. Господи, какие чудаки на свете бывают.

Поздно вечером Кристина побежала к озеру, прислушалась. Стояла тишина. Опять долго не могла заснуть, ворочалась в постели, ткала узоры своих грез и неожиданно услышала — откуда-то издалека доносится приглушенное тюканье. Вскочив с кровати, распахнула окно. Еще явственнее расслышала: тюк-тюк… тюк-тюк… От озера доносился этот звук. Какой-то робкий, монотонный.

Назавтра после выпускного бала Кристина встретилась с Паулюсом ранним вечером.

— Почему ты не радуешься, Паулюс?

Паулюс пожал широкими плечами.

— Я бы ног под собой не чуяла. Средняя школа окончена, аттестат в руках.

— А дальше что? — поднял мрачные глаза, и пыл Кристины угас.

Паулюс избегал говорить о своем будущем, все твердил: «Еще экзамены…» И вот экзамены сданы, однако он спрашивает: «А что дальше?»

— Я не знаю. Как ты, Паулюс…

Он взял руку Кристины, поднял, посмотрел любовно, как на нечто ненаглядное, и заговорил спокойно, глядя ей прямо в глаза:

— Я ждал этого дня, Криста. Весь год ждал, а может, даже всю жизнь.

— Ну да, ты же кончил…

— Нет, нет, я ждал этого дня, чтобы все тебе сказать.

Кристине показалось, что ее сердце рассыпалось на крохотные осколки и разлетелось по всему телу, даже в подушечках пальцев вдруг закололо, будто иголками.

— Во-первых, ужасно хотел бы учиться дальше, но уехать не могу. Не думай, что я тебе жалуюсь. Мне уже двадцать лет, в классе я был старшим… так уж получилось. И я возвращаюсь в деревню. Поблизости есть школа, там буду работать, я уже договорился. Жить буду дома. Когда-то я рассказывал тебе — у нас в семье еще пятеро детей, и все мал мала меньше. Младшей сестренке четвертый год. А отец в постели. Как им без меня обойтись?

— И поэтому ты каждую субботу после уроков…

— Поэтому.

— И в ту субботу, когда был на танцах, ты в деревню… потом… после всего?

Почему Криста напомнила о той субботе? Не стоило, не стоило, поняла вдруг, однако слова уже были сказаны, они обидели Паулюса, и он выпустил руку Кристы. Шагали молча, испугавшись, не находя слов. Наконец снова встретились глазами, и ледок тут же растаял.

— Ты сказал — во-первых. А во-вторых?

— Во-вторых?..

Паулюсу пришлось собраться с силами, чтобы говорить так же спокойно, как вначале.

— Во-вторых, о нас. Только я не умею тебе сказать, Криста. Я очень долго думал, но… Ведь ты сама видишь, чувствуешь… ну, я всегда хочу быть с тобой, хоть и там, в деревне, но с тобой, Криста, только с тобой. Я могу тебе поклясться… я клянусь тебе, что никого… никогда… только тебя, Криста…

Голос Паулюса срывался, ему трудно давалось это признание, может, и потому, что еще ярко сияло солнце, в озере плавали лодки, на берегу женщины стирали белье, вопили, бегая по лужайке, дети.

И Кристина отозвалась словно эхо:

— Только тебя, Паулюс.

Остановились они на берегу неподалеку от валунов, выставивших из воды свои широкие ребристые спины. Паулюс снял башмаки, закатал штанины до колен.

— Сними-ка босоножки! — приказал Кристине.

Они ступили в воду, подошли к самому большому валуну с отшлифованным волнами боком.

— Наклонись! — снова приказал Паулюс. — А теперь веди своим пальцем по этой канавке.

Криста медленно провела сверху вниз, потом наискосок справа налево и слева направо.

— Какую букву написала?

— К, Кристина.

— Теперь гляди.

Паулюс пальцем своей правой руки обвел букву П.

— Паулюс, — произнес он и чуть торжественным голосом добавил: — Мы расписались, Криста, на камне.

— Мы расписались, — повторила Кристина, глядя на кончик своего пальца.

— Никто не сотрет. Навеки.

— Навеки.

Ночью Кристине снился Паулюс. Проснулась, чувствуя, что щеки горят, вслушалась в тишину. Казалось, где-то далеко над озером раздается тюканье. Нет, спохватилась она, это в ее висках стучат молоточки. Глядела в темноту, видела только Паулюса и уже с нетерпением ждала свиданья в условленный день.

Весь этот год Паулюс постоянно навещал ее. Заходил домой, не стесняясь матери. Все-таки он был учителем! Когда снова настала весна и у Кристины начались выпускные экзамены, он однажды, как год назад, спросил:

— А дальше что?

Не только Кристину спросил. И Криста, как год назад, ответила:

— Не знаю.

Они долго-долго молчали, словно ждали ответа от тишины.

— Весь наш дом на моих плечах, — заговорил Паулюс. — Отец с кровати не встает, братья… Но ты не думай, что я… что я не самостоятелен. И все-таки я не смею тебе предложить — давай поженимся, Криста.

Мать не раз спрашивала напрямик: «Чем кончатся эти ухаживания Паулюса?» — «Свадьбой! — отвечала Кристина весело, беззаботно, словно и впрямь все уже давно решила. — Вот кончу школу и — замуж». Однако сейчас, услышав это из уст Паулюса, испугалась. Господи! Замуж? Уже замуж? «Не спешите, девочки мои, не закрывайтесь на кухне», — приплыли слова.

— Даже если бы ты согласилась, мне было бы тревожно: не обижаю ли я тебя, не обкрадываю? Ведь твоя мечта — вуз.

— Хотела бы учиться дальше… — ответила Кристина, задыхаясь, словно озеро переплыла и, наконец, ухватилась за ветку ивняка.

— Я буду последним эгоистом, если стану тебя отговаривать. Но, Криста, Криста… — он стиснул зубы и тут же с надеждой улыбнулся: — Я верю, Криста, ты никогда не забудешь, что мы расписались на камне.

Мать встала на дыбы. Пошла бы работать, говорила Кристине, всей семье стало бы легче. Чем я тебе помогу? Ничем не смогу поддержать, пропадешь одна. Как нарочно забежала тетя Гражвиле. Она давно работала в Вангае, но ютилась у чужих, в соседней деревушке. Увидела, что Кристина сама не своя, и подлила масла в огонь: раз есть желание, тянись к учению, детонька. Если мать не поможет, я подсоблю по возможности. Мать сердилась, ругалась, даже расплакалась. У Кристы опять голова кругом пошла, даже местечко подыскала — с пятнадцатого августа выходить на работу, однако через неделю, побросав в сумку что подвернулось под руку, выбежала на дорогу и остановила проносящийся мимо грузовик.