Витаутас Юргис Бубнис - Осеннее равноденствие. Час судьбы

Вот так на этих холмах, обкусанных, искромсанных, понемногу выросли дома и домишки, а бесы по собственному почину неведомо куда унесли копыта, и, видно, даже название — Чертовы горбы — с собой уволокли. Но какое место без названия? А тут же — город, целый новый город! Как-то приехала домой Кристина, разговаривала с тетей Гражвиле, а та вдруг вспомнила:

— Я шикарные сумочки видала, может, сбегаешь после обеда, поглядишь.

— Где, тетя?

— Да на Шанкае.

— Где-где?

— В Шанкае, — ответила тетя Гражвиле, даже не моргнув глазом, и только потом спохватилась, расхохоталась: — Это, детонька, там, у мелиораторов. Так теперь всю эту новостройку называют — Шанкай да Шанкай.

Никто сейчас не скажет, кто первым произнес это довольно дико прозвучавшее в здешней большой деревне слово — Шанхай. Конечно, многие эмсэушники прошли огонь, воду и медные трубы, большой свет повидали, старинные и новомодные книжки листали, так что в столовой за обедом, может, кто-нибудь неосмотрительно и ляпнул словечко. Правда, поначалу этим словом называли только столовую — в спешке построенный барак, в котором рабочие могли не только горячую похлебку получить, но и осушить бутылку пива или водки. А иногда они так входили в раж, такого задавали жару, что жители старого города, разбуженные посреди ночи, многозначительно вздыхали: «Ну и ну…» По-видимому, именно в такую разгульную ночь веселая рука измазанной дегтем щеткой нарисовала на стене столовой: «Шанхай». Рядом этой же самой щеткой был нарисован профиль грудастой девки. Сказывают, буфетчица утром признала себя и письменно потребовала, чтобы начальник МСУ немедленно принял «все надлежащие меры для уничтожения клеветнического изображения». Пока эти меры принимались, столовую все уже называли «Шанхайской девой», а поселок — Шанхаем.

Кристина ходила по Шанхаю, но как раньше, так и сейчас ее преследовало странное чувство, которое невольно возникает, когда попадаешь в чужой, холодный город, где ты никого не знаешь, а тебя любой встречный вправе спросить: «Как ты сюда попала?» И ты не найдешь что ответить. Станешь что-то лепетать, объяснять, выкручиваться. А может, скажешь правду? Какую правду? Есть одна правда: Криста хочет прогуляться по Шанхаю, убить час-другой. Вот и все. Конечно, если бы ненароком встретить Паулюса… если бы хоть издалека его увидеть… Мало ли бывает неожиданностей! Даже письма Паулюса, которые Кристина получает раз в год, тоже бывают неожиданными, поскольку не знаешь, когда именно обнаружишь в почтовом ящике конверт: перед Новым годом или в Женский день, весной или осенью. Но если по правде, то это, пожалуй, и не письма. Вскроешь серый конверт, а там открытка с коротенькой фразой, нередко начинающейся одним и тем же словом: «Поздравляю…» Однажды Криста прочитала: «Всегда мучительно жаль людей, которые, усыпив свои души, возомнили себя свободными». Прочитала еще раз и разорвала открытку. Потом сложила обрывки вместе и, держа их дрожащими пальцами, процедила сквозь зубы: «Да оставь ты меня в покое». Через год снова получила открытку. Неожиданно, в середине лета. «Этим летом небо над Вангаем такое же голубое, как двадцать лет назад». Да, это были не письма. В этих открытках Паулюс ничего не говорил о себе. Они не требовали ответа, ни к чему не обязывали. Они просто-напросто давали знать: я существую на этом свете. Наивный, глупый способ напоминать о себе, и Кристина нередко приходила в раздражение, сердилась, потом забывала о них, а на следующий год ловила себя на том, что снова ждет этих двух строчек. Иногда даже спускалась вечером по лестнице, открывала почтовый ящик — пусто. Господи, когда же ты остепенишься, Криста!

Мимо дома под номером одиннадцать по улице Мелиораторов прошла не оглядываясь, не подняв головы к балконам, даже шагу прибавила, словно спешила куда-то и боялась опоздать. Да, в этом доме живет учитель Паулюс Моркунас. Кристина хорошо помнила обратный адрес, который всегда находила в уголке конверта; Паулюс ведь всегда был чуточку педантом. Наверно, только поэтому он писал свой адрес, хотя Кристе иногда казалось, что это тайный призыв: откликнись… Однако чего только не навыдумывают женщины. Сердце колотилось, щеки горели. Совсем как много-много лет назад, когда она выбегала на улицу, загадав: если вдруг встретит Паулюса, завтра на экзамене вытащит счастливый билет.

По обеим сторонам широкой улицы жарились на солнцепеке автомобили, с молодых липок осыпалась порыжевшая листва, а рядом возле двери гастронома, на широкой цементной лестнице пристроилась старушка и продавала розовобокие груши. Народу было немного, с визгом гонялись друг за другом дети. Молодая женщина одной рукой вела девочку, а другой толкала широкую коляску, в которой сидели упитанные близнецы и что-то пылко бормотали. Кристина обвела взглядом мать, ее троицу и открыто улыбнулась. Женщина тоже ответила ей теплой улыбкой, в которой не было и тени усталости или неудовлетворения. Отойдя на несколько шагов, Кристина обернулась. Наверняка эта женщина счастлива. Прошла еще немножко и снова подумала: наверняка у нее заботливый муж, власти выделили сносное жилье.

У перекрестка не выдержала и оглянулась еще раз. Хотя женщины с близнецами уже не было видно, Кристина продолжала размышлять о молодой семье, пыталась представить ее дни и вечера, озаренные светом любви, согретые заботливостью и доверием. Не о такой ли жизни она сама мечтала когда-то? Как давно это было, как давно! — ужаснулась она и неожиданно почувствовала, что изнемогла, постарела, далеко-далеко отстала от резво укатившей вдаль сказочной кареты.

Остановилась перед школой. Через день-другой зазвенит первый звонок нового учебного года, но сейчас здесь было тихо и пусто. Лишь трое пареньков вяло стучали мячом по баскетбольному щиту и изредка о чем-то тихо переговаривались. От груд каменного угля, сваленного на краю площадки, ветерок нес черную тяжелую пыль, которая садилась на засохший цветник у распахнутых ворот, на юные яблоньки и сливы. Кристина повернула назад и по другой стороне улицы Мелиораторов снова миновала пятиэтажный дом под номером одиннадцать на углу. А что, если нырнуть в подъезд, взбежать по лестнице и нажать на звонок у двери с цифрой девять? Задрожала как от озноба. Нет, никогда она этого не сделает. Никогда!

Дверь кафе была чуть приоткрыта, и Кристина вошла внутрь. Уселась у стойки, на высоком стуле у окна, поглядела на улицу. Улица была как на ладони. Барменша, прислонясь спиной к буфету, щелкала зубами орехи и выплевывала в горсть скорлупу. Напротив нее сидели два паренька, пили коктейль, приставали к барменше, хихикали.

— Сок, пожалуйста, — попросила Кристина, когда барменша подошла к ней.