Анатолий Галиев - Расколотое небо

…Через два дня после появления красного аэроплана-разведчика Черкизов получил депешу из штаба Деникина. Ему предписывалось незамедлительно отбыть в Баку для согласования действий с британцами. Черкизов заволновался, английского он не знал, а в грязь лицом ударить не хотел. Решил, что на худой конец сойдет и сопровождающий со знанием французского. Приказал Свентицкому собраться к отъезду.

Узнав об этом, Щепкин сказал:

— Леон! Я тебя никогда ни о чем всерьез но просил. Но на этот раз — дай съездить мне. Я тоже слегка «парле по франсе»… Скажи Черкизову, что нездоров…

— Баку, конечно, не Париж, но я закис в этой дыре и имею право на легкий отдых, — возмутился Леон.

Щепкин знал, что Свентицкого уломать можно. Уговорил, пообещав привезти корзину хорошего вина, новую бритву и фирменного персидского мыла.

Черкизов, озабоченный предстоящей встречей с британцами, согласился и на Щепкина, только спросил:

— А вы «франсе» в каких пределах знаете?

— Объяснимся, — пообещал Щепкин. — Все-таки три года с французами болтал. Перетолмачим все, Виктор Николаевич! Будет худо, если они только по-английски «спикают»!

— Это неважно… — признался нехотя Черкизов. — Мне, поручик, по чину не положено появляться без сопровождающего офицера. А толмачи найдутся.

Щепкин, скрыв усмешку, понял, что Черкизов хочет произвести самое благоприятственное впечатление на британцев.

Однако в Баку с ними разговаривать долго не стали, сказали, что им надлежит отбыть на встречу с англичанами, выделили посыльное судно «Астрабад».

На нем они, немного удивленные, что будут иметь дело с флотом, и вышли в море на рандеву с вспомогательным русским крейсером «Президент Крюгер», на котором временно держал свой флаг англичанин коммодор Норрис, сэр…

Близ Баку посыльное судно приняли для конвоя два торпедных катера «торникрофт», шли по бортам, то и дело обгоняя и совершая круговые эволюции вокруг медлительного «Астрабада».

Эскадра густо дымила за горизонтом. Вид белогвардейских военных кораблей, пахавших серо-зеленое, свободное от льда море, вызвал у Черкизова прилив бодрости. Он с удовольствием разглядывал низкий мощный эсминец «Князь Пожарский», миноноски, вспомогательные суда, меж которыми то и дело бегали юркие паровые катера.

«Президент Крюгер» находился несколько в стороне, к нему буксир приволок вереницу плотов со щитами-мишенями. После стрельб с судна разглядывали пробоины от снарядов.

Длинный корабль выглядел грозно, медленно дрейфовал, изредка подрабатывал машинами, чтобы не сносило с места.

С посыльного судна спустили ял. Не успели Черкизов и Щепкин вымокнуть от волн, как перед взором встал стальной борт флагмана. Боцман-англичанин, скаля зубы, сверху что-то покричал, упала веревочная лестница. Щепкин взобрался легко. Черкизову же пришлось пыхтеть с непривычки, карабкаться по штормтрапу.

Вахтенный офицер, русский, равнодушно, даже в лицо не глядя, провел их по чистой, надраенной до белого блеска палубе в кают-компанию и ушел, сказав:

— Подождите, господа!

Сели в кресла, стали ждать.

Черкизов томился, утонув в глубоком кожаном кресле, облизывал пересохшие от ветра и морской соли губы. Курил папиросы одну за одной, со злостью тыча окурки в пепельницу, на которой изображен адмиралтейский якорь. Щепкин молчал, делая вид, что дремлет.

За стеклами буфета поблескивал хрусталь, стопками стояли фарфоровые тарелки. Фортепьяно, привинченное к полу, чтобы не ездило во время качки, сияло полированной крышкой. На длинном из черного мореного дуба столе латунные кольца под тарелки и стаканы — чтобы удобно было откушивать в штормовую погоду.

— Чисто у них здесь, ни пылинки, в этом им не откажешь — держать матросиков в железных рукавицах. Сумели удержать! Не то что мы, грешные! — сказал с завистью Черкизов.

И тут же вскочил, вытягиваясь. В кают-компанию входили трое. Набычившись, переступил комингс крепкий, коренастый коммодор в черной тужурке с шевронами, седой до какой-то даже синеватой белизны. Широкое, бульдожье лицо его с чуть отвислыми щеками, в брезгливых, высокомерных складках, было загорелое до черноты, обветренное, иссеченное белыми, не тронутыми ветром и солнцем морщинками. За ним шел русский, в чине каперанга, нес в рулоне карту. Борода-скобелевка, баки, выцветшие, старческие глазки. «Где они только откопали эту рухлядь?» — успел подумать Щепкин.

— Знакомьтесь, господа офицеры, коммодор Норрис, сэр! — сказал русский. — Я буду переводить, садитесь.

Третий, тоже англичанин, не представился. Скользнув пытливо взглядом по Черкизову, по Щепкину, отошел в угол, сел в кресло, небрежно закинув ногу на ногу. Одет был в потертую, не первой свежести, кожаную куртку. Бриджи, краги, крепкие солдатские ботинки на толстой подошве. Темные прилизанные волосы его разделял безукоризненный пробор. Чуть удлиненное лицо с тяжелым подбородком, розовая, холеная кожа, нос с горбинкой, лет тридцать, не более. Высок, сухопар, как спортсмены на модных картинках.

Небрежно порылся в карманах куртки, вынул красную жестяную баночку с табаком, короткую трубку, закурил. По кают-компании потянуло сладковатым запахом «донхилла».

Переводчик развернул на столе карту, постучал карандашом, привлекая внимание.

Коммодор начал резко и быстро, нетерпеливо поглядывая на часы, говорить. Русский еле поспевал с переводом. Черкизов весь даже как-то устремился вперед, склонился, стараясь не пропустить ни слова.

Для начала коммодор потребовал указать на карте, где сейчас расположен авиаотряд, вернее, его имущество: аппараты, горючее. Черкизов указал.

Коммодор покосился на второго англичанина, тот еле заметно отрицательно качнул головой.

Коммодор сердито объявил, что такое расположение аэродрома его не устраивает. Авиаотряд нужно перебазировать на новое место, северное километров на сто, вот на эту станцию.

Он ткнул карандашом в точку.

Черкизов вежливо выразил недоумение. Такого приказа из ставки главкома Деникина он не получал. Коммодор коротко заметил:

— Получите!

Сдерживая раздражение, объяснил, что красный флот не удалось запереть в Волге. Пока эскадра ждала полной очистки северного Каспия ото льда, красные корабли буквально вместе с ледоходом вышли из Астрахани, развернулись на двенадцатифутовом рейде, поставили минные заграждения, получили возможность действовать по всему театру. Только в том случае если Астрахань падет, так называемый, народный флот лишится своей главной базы и подвергнется сокрушительному разгрому. («Он говорит, — сказал переводчик, — Астрахань надо вскрыть, как устрицу».)

Черкизов вежливо улыбнулся, но сказал, что все-таки не понимает, в чем, собственно, задача авиаторов.