Анатолий Галиев - Расколотое небо

— Коммодор Норрис, сэр, выражает недоумение, неужели это не ясно? Вы будете подвергать Астрахань бомбовым ударам.

— Прекрасно, — сказал Черкизов. — Но после первой же бомбардировки противник выведет войска из города, рассредоточит их.

— Он говорит… — сказал переводчик. — Что это не имеет никакого значения. Это не главное. Страх, паника, ненависть против коммунистических властей, которые не могут обеспечить безопасность мирного населения, — вот чего вы должны добиться! Люди должны бояться неба! Конечно, будут жертвы. Но поражение на фронте начинается с паники в тылу! Насколько коммодору известно, там, в этом городе, есть и лояльные граждане, которые только и ждут повода, чтобы совершить вооруженный переворот.

— А дальше? — осведомился Черкизов.

— Откроется свободный путь по Волге к верховьям, к Москве. Войска адмирала Колчака с востока, генерала Деникина с юго-запада сольются, соберутся в единый кулак в районе Царицына или выше по Волге, и это будет конец Совдепии.

— Но практически отряд еще не сформирован, — объяснил Черкизов.

— Об этом вам предстоит говорить с сэром Генри Лоуфордом! — переводчик кивнул на второго англичанина. — Он назначен военным советником к вам в отряд, все детали уточните с ним!

Коммодор Норрис быстро пожал руку Черкизову, вышел из кают-компании.

Лоуфорд поднялся, объяснил негромко, с ленцой, что господину Черкизову беспокоиться не о чем.

— Шеф-пайлот сэр Лоуфорд говорит, что доставку людей и остальной техники из Новороссийска он берет на себя, — сказал переводчик. — Вам же надлежит заняться перебазировкой отряда.

Лоуфорд тоже почти безразлично кивнул и вышел.

— Всего шеф-пайлот? И советник? — растерянно пробормотал Черкизов.

— На чины плюньте, подполковник, — негромко сказал моряк, сворачивая карты. — Я вот капитан первого ранга, а у них как мальчик на побегушках.

Черкизов утирал вспотевшее лицо. Не такой представлял он себе встречу с английскими офицерами. Мечтал, разговор пойдет на равных. Щепкин же угрюмо размышлял над услышанным. Такого он тоже не ждал. Надо предупредить как-то наших, что на Астрахань готовится этот страшный удар с воздуха, да не по войскам — по мирным людям.

— А как мы до берега доберемся? — спросил Черкизов. — Снова на этой вонючей шхуне?

— Зачем? — сказал переводчик. — Сэр Норрис уже приказал идти в Баку. Это будет хорошей разминкой для команды.

И вправду, через несколько минут в кубриках «Президента Крюгера» рассыпались звонки боевой тревоги. С грохотом по трапам к орудиям и пулеметам высыпали расчеты. Заливисто пела боцманская дудка, громко звучали команды.

Грузное туловище корабля вздрогнуло от гула машин, из широкой трубы вылетело черное облако дыма. «Президент Крюгер» отсигналил остальным судам эскадры об отходе, широко развернулся и, набрав с ходу блистательную скорость, разваливая острым форштевнем зеленые волны, рванулся на зюйд.

Вскоре русских гостей коммодор через вестового пригласил полюбоваться морем на мостик. Черкизов и Щепкин поднялись.

Коммодор и шеф-пайлот уже стояли на мостике. Сэр Норрис, щурясь от солнца, осматривал в бинокль море. Здесь никогда не бывало спокойно: мелководье, ветры легко разводили волну. Но именно это, видимо, и нравилось коммодору: хорошая скорость, крепкая качка, тугой ветер в лицо.

Щепкин и Черкизов стали чуть в стороне.

Вскорости пришел старший помощник, тронул коммодора за плечо, тот оглянулся. Помощник молча протянул ему небольшой лист бумаги, на котором, отпечатанные по-английски плохим шрифтом, расплывались строчки. Коммодор пробежал глазами. Заголовок странный: «Почему вас не посылают домой?» Этого еще не хватало! Большевистская листовка! Вероятно, подбросили при заправке в бакинском порту.

— Что это? — с интересом спросил Лоуфорд, вглядываясь.

— Обращение к британским военнослужащим от имени коммунистов России. «Братья по классу…», «пролетарии в шинелях…», «играете роль штрейкбрехеров революций»… — усмехнулся коммодор.

— Ну, у меня в отряде этого не будет! — твердо заявил, покосившись на Черкизова, шеф-пайлот.

— О чем болтают? — тихо спросил Черкизов, прислушиваясь к гнусоватой английской речи.

— Не понимаю, — сказал с досадой Щепкин. — Это же не французский…

Тем временем коммодор допрашивал помощника:

— Где нашли?

— В третьем кубрике. Была спрятана за пожарным брандспойтом.

— Кто?

— Я не смог этого узнать.

Коммодор взглянул на сигнальщика, стоявшего рядом. Тот вглядывался в блистающую зелень моря. Хорошее мускулистое лицо, славный парень. Может быть, он?

— Коллинз! — окликнул его коммодор.

— Йес, сэр? — на лице готовность исполнить любой приказ.

— Да нет, ничего… Следить за горизонтом!

Коммодор разорвал листовку на мелкие кусочки, пустил с белой перчатки по ветру. Бумажные клочки взлетели в воздух, понеслись над палубой, пропали за кормой.

…В Баку Щепкин отбился от Черкизова, сказав, что хочет кое-что купить. Взял чемодан, пошел по лавчонкам. Всюду были пустые полки, торговцы в папахах лениво перебирали четки, отвечали:

— Золото есть? Все будет! Бумагу, господин, не берем…

На деникинские «колокольчики», керенки смотрели брезгливо.

Щепкин, припоминая адрес, который ему дал еще в Батуме Силантьев, добрался до Девичьей башни, вошел в узкие кривые улочки старого города, поискал глазами вывеску. Силантьев сказал: «Придешь, если будешь в Баку, в сапожную мастерскую Алахвердиева».

Мастерская оказалась на месте. На жестяной вывеске был намалеван сапог, выведено белилами «Алахвердиевъ. Европейская и восточная обувь. Заходи, пожалуйста!»

Но дверь и окна заколочены крест-накрест досками, покрыты толстым слоем копоти и пыли.

Щепкин окликнул мальчишку, который катал обруч по улочке:

— Где хозяин? Почему мастерская закрыта?

— Э, ара! — испуганно глянул мальчик. — Убили его. Большевик-шайтан был. Понимаешь?

Щепкин еле сдержал себя.

На второй день после возвращения из Баку, под вечер, Щепкин лежал в хате, курил. Леон, зевая, раскладывал пасьянс.

Известие о том, что им предстоит перебазироваться и бомбардировать астраханских обывателей, сделало даже его раздражительным. Только и ахнул, присвистнув:

— Что же это делается, мон шер? Так ведь, глядишь, дойдем до Саратова, а там и на родной дом прикажут бомбой капнуть! По папаше и мамаше? Ась?

— Ну и капнешь, — сказал Щепкин. — За десять фунтов.

Свентицкий ничего не ответил, задумался, кажется впервые за последнее время, всерьез.

В сенях грохнуло, вошел Черкизов, оживленно блестя прозрачными глазами, сказал:

— Поразвлечься не желаете? Лазутчика-комиссарика казачки в степи поймали! Серьезная личность! Ну-с, быстренько!