Вячеслав Бучарский - Зеленый остров

— Дедулечка, почему ты не рассказываешь сказку! — капризничала Лена.

Мысль Ефима Петровича резво побежала по тропинке в гору, туда, где цвели и зеленели сказочные деревья. В пути она ловко обогнула угрюмый выступ, утверждавший, что отца, а не деда должна радовать мать выкупанно-возрожденным ребенком.

Ефим Петрович попросил Зою убавить громкость телевизора и украшенным, напевным голоском стал рассказывать — может быть, в сотый раз про то, как купец собирался на ярмарку и запоминал наказы трех своих дочерей. Лена оцепенела, завороженным взглядом зацепилась за трещинку в потолке.

Зоя переодевалась, хоронясь за открытой створкой шкафа.

— Мам, а разве у тети Ларисы есть хвост? — спросила Лена.

— Какой еще хвост! Дедушка рассказывает, а ты не слушаешь, — сердито ответила Зоя, шурша одеждой.

— А почему тогда бабушка говорила, что тете Ларисе шлея под хвост попала?

Ефим Петрович не сдержался, захохотал. Зоя с удивленным лицом высунулась из-за створки. Старательно тая неприязнь к жене брата, она боялась, чтобы это чувство не передалось дочери.

— У людей не бывает хвостов! — внушительно произнесла Зоя.

— Это правда, Леночка, — поддержал Ефим Петрович. — То поговорка просто. Вот когда кто-нибудь без причины сердится, то говорят, что шлея ему это самое…

— А почему тетя Лариса всегда сердится?

— Ну почему всегда! — возразил дед. — Получат они с дядей Лешей отдельную квартиру, родят маленького мальчика или девочку — и тетя Лариса станет такой же доброй, как твоя мама. Кто, по-твоему, у них первым родится: мальчик или девочка?

— Лучше девочка, — авторитетно сказала Лена. — Мальчишки — грубятина!

Одетые не по-летнему четыре старухи сидели на лавочке возле калитки. Самая древняя из них грелась в плюшевом, черном, словно обуглившееся дерево, полупальто. И дома на этой глубинной улочке большей частью были ветхими, одноэтажными. Из раскрытых окошек слышалось одно и то же: шум стадиона и захлебывающаяся, с грузинским акцентом скороговорка комментатора. Нередко из распахнутых створок обдавал густой волной запах борща. Потрескавшийся асфальт жался к дощатым заборам и стенам домов в шелушащейся краске.

Уже не громыхали по улице смрадные грузовики, деловая жизнь под вечер затихала. Прохожие заметно сбавили шаг, потому что закрылись магазины. Но народу было еще много, и старушкам у калитки с кованой задвижкой хватало впечатлений. Они всматривались в Зою Дягилеву, пока та приближалась, проходила мимо, поскребывая асфальт высокими каблучками, удалялась. Ее зеленая юбка, коричневая гипюровая блузка, бусы из некрупного янтаря — все было обычным, примелькавшимся. Старушки молча дожидались следующего прохожего, только одна — в обугленном панцире — позавидовав теплому свечению лица Зои, сказала негромко:

— Спеши, спеши, милка, покуда молодая!..

В двух будках телефоны-автоматы оказались испорченными, Зоя дозвонилась до подруги только из третьей. Узнав Зоин голос, Светлана сразу же привычно затараторила. Рассказала, что у нее приболела Оксанка, а супруг решил порыбачить на Зеленом острове. А ей, Светлане, значит, приходится скучать перед телевизором. И вообще, видно, Дягилева загордилась, если стала забывать свою самую верную подругу. Зоя ответила, что гордиться пока нечем, а то, что ее Виталий уехал — так это очень кстати.

Колеблемые слабым ветерком, натекали из-за заборов ароматы цветения. Во дворах белоснежно распушились яблони, в палисадниках полыхала сирень. Но Зое не приходило на ум замедлить шаг и глубоким вздохом вобрать торжествующий дух мая. Торопилась к Светлане, надеясь выговориться, освободиться от своей неприятной взволнованности.

Скоро Зоя вошла в переулок, где в тишину садов и деревянных жилищ, помнивших купеческие времена, вторгся современный панельный лайнер — с геометрическим кустарником телеантенн на крыше, разноцветьем белья на балконах, магазином «Овощи» на первом этаже и баррикадами из ящиков во дворе.

Круглолицая, с рыжеватыми кудряшками, кургузенькая Светлана предстала перед Зоей в отливавшем серебром длиннополом халате. «Носик-знак вопросик» — так дразнили в школе Светлану за острый, как у ежика, нос. Она чмокнула Зою в щеку. Приобняв полнеющую подружку, Зоя пошлепала ее по мягкой спине.

Виталия Прохорова, мужа Светланы, Зоя уважала, но побаивалась. Плотный, тоже невысокого роста, рано полысевший, он работал главным геологом в тресте строительных материалов. В отсутствие Виталия Зоя чувствовала себя у Прохоровых куда свободнее.

— Что с Оксаной? — тревожно спросила Зоя.

— Да мороженого объелась, дуреха! У нее же гланды ни к черту. Спит вон в маленькой комнате…

Светлана повела гостью в бо́льшую из двух комнату, где в одном углу стоял письменный стол Виталия, а в другом разноцветно мельтешил экран телевизора. Ковры на стене и полу, стеллаж с книгами, репродукция с картины Айвазовского в позолоченной раме.

Светлана прошла к телевизору и выдернула вилку из розетки.

— Так хотелось цветной, — пожаловалась она. — А теперь ругаю себя: столько денег угрохала, а смотреть нечего. То футбол, то хоккей… Что так поздно? Ленка не отпускала?

— Ну да, Ленка! — Зоя села за стол. — Дочка у меня некапризная, с дедом и бабушкой ладит. На вечере я была — можешь себе представить? «Надежда» называется, во Дворце культуры энергетиков.

— Это для тех, кому за тридцать? — Светлана села напротив.

— Да вот, пошла сдуру, — призналась Зоя. Вскинув острый подбородок и блеснув очками, Светлана рассмеялась.

— Нам с тобой, слава богу, еще далеко до тридцати!

Зоя невесело помотала головой.

— От двадцати еще дальше… Там таких, как мы, — пропасть! А этих самых, которые наша надежда — на пальцах можно сосчитать. И мужички-то — горе. Ко мне приклеился один… безухий. Там же в почту играют, у всех номера, записочки разносят. А у него одного уха нет — отрезали, что ли. Или откусили… — Зоя возбужденно усмехнулась. — В общем, я не знаю. Может, он неплохой человек, записку мне написал — вежливо, культурно. Танцевать пригласил. А мне уж так тягостно! Чувствую себя будто у японцев на обеде. Подают непонятное варево, надо есть — неприлично отказываться, а в тебя не лезет. Вот и там. Приглашают, танцевать надо, коли пришла, а мне совершенно не хочется! Я и сбежала… Вот как быть, Свет? Двадцать семь скоро, надо же судьбу решать, — Зоя печальным взглядом окинула стены комнаты, дверь, за которой спала Оксана, стол Виталия. — Хочется, чтобы был дом, семья.

Светлана сочувствующе покивала.

— Ну, а с Юрием Захаровичем у тебя как? Со Свиридовым? Ничего не выходит?

— Закурить и мне, что ли… — Зоя извлекла из пачки длинную и круглую, как шариковая ручка, сигарету, понюхала — ноздри настороженно дрогнули. Запах сигареты был и приятен и отталкивающе чужд. Поколебавшись, все же чиркнула спичкой о боковину коробка. И скоро с неодолимым отвращением отложила сигарету: дым не имел, вопреки бытующему мнению, никакого медового привкуса, был только горек.