Вячеслав Бучарский - Зеленый остров

Зоя шагнула к двери своего подъезда, но Коршунков успел схватить ее руку, пытаясь удержать.

— Это уже совсем лишнее, Коршунков! — строго сказала Зоя. Выдернула руку и ушла.

Все уже спали, когда Зоя вернулась домой. Потихоньку прошла в кухню, включила свет. Увидела, что Ленкины трусики, колготки и фартучек бабушка постирала — висели на проволоке над газовой плитой.

Щурясь от света, на кухню явился отец в майке и полосатых пижамных брюках. Над лбом у него вздыбился седой реденький чубчик.

— Пришла? — с добрым любопытством спросил Ефим Петрович.

— У Светланы засиделась. А ты чего не спишь, пап?

— У меня большая радость! — Ефим Петрович перешел на шепот. — Пойдем, покажу тебе что-то! Мать, правда, ругалась, да что она в этом понимает!..

Он вышел в прихожую, открыл дверцы кладовки, где стоял узкий стол и стул — больше там ничего не могло поместиться. Такую оборудовал Ефим Петрович себе мастерскую: пристроил настольную лампу, сколотил полки, на которых разложены были инструменты, расставлены пузырьки и баночки. На столе Зоя увидела большие часы с шестиугольным циферблатом. Часы были древние: с узкими римскими цифрами, узорчатыми стрелками; циферблат пожелтел, местами потрескался.

— Это ведь фирма «Мозер и компания»! — взволнованно шептал Ефим Петрович. — Вот, видишь, Зоенька, не по-русски написано вот, там внизу. Это швейцарские часы, имей в виду! Им больше ста лет. А механизм какой! Верный, как песня!

Зоя смотрела на старые запылившиеся часы, которые, должно быть, кто-то выбросил, а отец подобрал. Но она любила своего отца, поэтому сказала серьезно:

— Фирма «Мозер» — это вещь! Где же ты их откопал?

— Женщина одна принесла. У меня печатницей когда-то работала. И взяла-то за них всего десятку. За настоящий «Мозер»! Они с боем — такой у них мелодичный, прямо медовый бой… Правда, не ходят. Но я починю, это уж непременно. И ходить будут, и петь будут, это уж непременно!

— Ленка не скандалила без меня?

— Ленка? Не-ет. Я ей сказочку рассказал — и уснула. А я скорей сюда, начал возиться с часами — да вот ночь уже… О, какой у них богатейший бой! Ты непременно услышишь — это такая музыка.

— Фантазер ты у меня, пап.

— Зоенька, я не фантазер. Если бы я жил в другую эпоху, я был бы знаменитым часовым мастером, это уж непременно!

— Да кто в этом сомневается! Ты и так у нас великий мастер! — Зоя обняла отца за шею и поцеловала в колючую щеку. — Ложись спать, уже давно ночь!..

Должность Зои Дягилевой — контролер ОТК на токарном участке — была не скучной: за переборкой колец и проверкой контрольных приборов на рабочих местах токарей, в спорах со станочниками и их мастером чернобровым гусаром Семеном Лучининым, в заполнении различных бланков и отчетностей рабочий день разматывался стремительно. Быстро промелькнули и те четыре года, которые Зоя уже проработала на подшипниковом заводе. Завод был для нее не только близким по месту жительства, но и родным — она ведь выросла в заводском поселке, возникшем на окраине города. Теперь Зое шел уже двадцать седьмой год — за это время окраина значительно отдалилась, растворив в себе пригородные деревушки, но заводской поселок так и остался поселком. Не было в нем ни памятников прошлых веков, какими гордились жители старой части города, ни просторной планировки, отличающей новые районы. И все-таки, пока жила в Ленинграде, Зоя со светлым чувством вспоминала однообразные дома из силикатного кирпича, пыльные и ухабистые дворы, а также огибавший поселок овраг, застроенный гаражами, за ним пруд с танцплощадкой на берегу и худосочный скверик с акациевой аллеей, соединявший поселок с заводом. А уж о заводе она постоянно слышала с детских лет, потому что не только отец, но и мать, Александра Васильевна, тоже всю жизнь проработала на подшипниковом, кладовщицей в отделе сбыта. И вот пришлось Зое досрочно покинуть Ленинград и поступить на подшипниковый завод. Однако все же приятным было волнение, с которым Зоя прошла через заводскую проходную и отправилась разыскивать цех, куда ее зачислили контролером ОТК. Цех мелких серий оказался новым, светлым; станки в нем были окрашены в приятные для глаз желтый или зеленый цвета, в цехе было чисто, а сборщицы и контролеры работали даже в белых халатах.

Но Зою назначили на приемку продукции с токарного участка; белый халат здесь не годился. Участок был целиком мужским: станочники, в основном, молодые ребята, не отличались культурой речи и поведения. Однако к их грубоватым выходкам Зоя понемногу притерпелась, зато в сравнении с другими контролерами она имела преимущество: не была привязана к рабочему месту.

На сборочный участок Зоя пришла, чтобы расспросить Инну Анохину, где та шила бежевое платье в стиле «сафари», в котором явилась утром на работу. Платье было модное: из чистого хлопка, с чеканными металлическими пуговицами, и сидело идеально. Да только что проку: работать-то Инна должна была в халате.

Белокурая, высокая и гибкая Инна и ее лучшая подруга круглолицая Ольга Шарапова, тоже крашеная блондинка, сидели друг против друга в конце сборочного стола и проверяли здесь готовые подшипники, которые затем отправляли на упаковку. Работа у контролеров на сборке чистая и, в сравнении со сборщицами, менее однообразная.

Обе подружки удивляли Зою. Замужние женщины, каждой уже за двадцать пять, а вели себя, точно школьницы на перемене. Целыми днями без умолку тараторили, благо рабочие места рядом, пялили глаза на каждого заходившего на сборочный участок мужчину, а вслед ему отпускали шуточки по поводу невзрачной внешности или мешковато сидевшей одежды. И все кого-нибудь осуждали, чем-то возмущались, кому-то завидовали, хотя кому, как не им чувствовать себя счастливыми. У обеих хорошие квартиры. Мужья смирные, непьющие. Кажется, есть все для нормальной жизни. Но как остановишься?! Однажды, в порыве откровенности, томно прикрывши ресницами зеленоватые глаза, Инна проговорилась о том, что некий молодой лейтенант питает к ней нежное чувство.

Зоя стыдилась того недоброго раздражения, которое вызывали в ней цветущий вид подружек, бездумный блеск их глаз, жизнерадостный и неуемный хохот. Она понимала и соглашалась, что каждый человек живет сообразно своему темпераменту, своей натуре — и все-таки нет-нет да и спрашивала себя тоскливо: «Что же я-то такая невезучая?»

Но жившая в Зое привычка сравнивать свою долю с положением других женщин заставляла вспомнить тех девчат из цеха, у которых жизнь была еще горше.

Среди работавших в цехе шлифовщиц, сборщиц, контролеров много было таких, кто пришел на завод после окончания профтехучилища. А набирали в него, в основном, беглянок из сел и деревень. Какими же разными были эти девчонки! Находились среди них и злые на язык сплетницы, вроде красавицы Инны и кругленькой, пухленькой, хитрющей ее подружки Ольги, попадались шальные «оторвяги», спешившие отведать в жизни всего самого острого. И все же в основном тут были добросовестные девчата, жившие в заводском общежитии, а чаще — по чужим углам, на квартирах — безотказные труженицы, скромницы, терпеливо дожидавшиеся своего счастливого дня. И он наступал, этот день, когда в цехе появлялось объявление о комсомольской свадьбе, и молодежь со всех участков не скупилась на подарки. Только вот не к каждой приходила эта радость. Одно за другим возникали в памяти Зои печально-покорные или же бесшабашно-веселые лица вековух и матерей-одиночек. Как же быстро в несчастье теряется молодость, как рано грубеет лицо и гаснут глаза, как накрепко замыкается душа человека, не сумевшего преодолеть свою обиду на жизнь! А вековухи костенели в обиде еще и от того, что чаще других их отправляли в подшефный колхоз на сев, заготовку кормов, на уборочную или посылали на благоустройство заводской территории, на дежурство в ДНД.