Вячеслав Бучарский - Зеленый остров

Еще раз порезав палец, Сазонов отправился на склад, за напалечниками. На обратном пути все же остановился у станков Коршункова.

— Слушай, Сергей, у тебя совесть есть? — спросил он.

— А что такое? — насторожился Коршунков.

— По-моему, нет у тебя совести, хоть ты и по две нормы за смену выдаешь! Так вот имей в виду: если не станешь тупить кромки — я не буду обрабатывать твои кольца!

— Куда же ты денешься? — Коршунков ухмыльнулся. — Неужели с участка рванешь?

— Нет, я с участка не уйду. Это ты скорее рванешь отсюда, понятно?

— Еще чего! — уже с откровенно-наглой улыбкой возразил Коршунков. — Мне здесь нравится. Дружный коллектив. Опытный мастер!..

Все-таки Николай Сазонов был мягким человеком. Агрессивность он проявлял только в самых крайних случаях, когда разрывалась прочная оболочка доброжелательности, стеснявшая его натуру. Он не побагровел, не стиснул кулаки, не обложил Коршункова грубой бранью и не пригрозил наломать шею, как советовал Лучинин. Сдержался Сазонов. Стал работать в напалечниках. Но, надевая на указательный и средний палец кожаные чехольчики, Николай Сазонов как-то печально задумывался о Зое, Коршункове и о самом себе.

Валентина, жена Сазонова, не верила, что Коршунков женится на Зое. Выпытывая у мужа подробности об их отношениях, она каждый поступок Сергея или Зои истолковывала как доказательство невозможности свадьбы.

Сазонов все неохотнее отвечал на расспросы Валентины. Про последний конфликт он вовсе не стал ей рассказывать.

— Ну как там ваш будущий мастер? Еще не расписался с Зойкой? — начала как-то вечером свой обычный допрос Валентина. Она со скрежетом извлекла из газовой плиты поддон и, громыхая им, стала мыть под краном. Сазонов пристроился за кухонным столом посмотреть свежую газету. Славик в комнате рисовал.

— Да нет как будто… — спокойно ответил Сазонов.

— Ну, а что он насчет Зойкиного мужа говорил?

— Какого мужа?

— Да ведь к Зойке муж из Ленинграда прикатил, разве не слышал?

— Нет.

— Ну, здрасте! Об этом весь поселок уже знает, а он не слышал!.. Ты не темни, рассказывай, как Коршунков дальше жить собирается. К матери-то он думает возвращаться или нет?

— Разве он не у матери живет?

Валентина подбоченилась и, стоя вполоборота, недоверчиво и презрительно посмотрела на мужа.

— Так прямо ничегошеньки и не знаешь?

— Да что я должен знать, скажи, пожалуйста!

— Все!.. Потому что ты работаешь вместе с Коршунковым.

— У нас на участке тридцать человек работают. А в цехе — двести восемьдесят. Что же, я все про всех должен знать?

— По крайней мере, от жены ты ничего не должен скрывать. Мне ведь нужно все знать про Зойку и этого Коршункова, неужели ты не понимаешь!

— Честное слово, не понимаю. Зачем тебе это?

— А затем, что в жизни справедливость должна быть!.. Раньше-то Коршуниха наша знаешь как ходила? Задерет нос — боже мой! Уж такая вся из себя культурная, гордая! А вот когда сыночек ее связался с Зойкой, она сразу и припухла. И правильно, я считаю, так ей и надо, чтобы не ставила из себя не знаю кого!.. Теперь эта Зойка. Я же в школе с ней училась, знаю ее, как облупленную! Еще в школе она свою образованность выставляла: «Ах, человечность!.. Ах, идеалы!» Как напишет сочинение, так училка вслух в классе читает — такие там возвышенные слова про Зеленый остров и природу, про любовь… Вот и достукалась со своими идеалами — ребенок без отца растет. Другая на ее месте притихла бы и носу не высовывала от стыда и позорища. А эта нет. Героиню из себя строит. Любовь ей нужна! Парня сопливого с толку сбила. Мать из-за них с ума чуть не сошла!.. Ладно, отцепили от нее кое-как Сергея Коршункова. Вот муж к Зойке вернулся. И ты думаешь, сойдется она с ним, захочет жить тихо да скромно? Куда там, вот увидишь: опять какой-нибудь фокус выкинет. Потому что порода такая — ничего не хочет делать по-простому, по-обыкновенному. Учит жизнь таких, учит — а все без толку!..

В сердцах Валентина грохнула поддоном о раковину. Спохватившись, насухо вытерла его тряпкой и задвинула обратно в плиту. Взялась мыть надконфорочную решетку.

— А вот кого ты больше ненавидишь: мать Сергея Коршункова или Зою? — спросил, не отрывая взгляда от газеты, Сазонов.

— Обеих ненавижу! — призналась Валентина.

Из своего угла Сазонов долгим и пристальным взглядом посмотрел на жену. Потом стал складывать газету. Делал это неторопливо — Валентина даже не заметила, как от сдерживаемой ярости у Сазонова мелко-мелко дрожали пальцы.

— Ненавижу, потому что и та и другая очень умными себя считают! — продолжала Валентина. — А на меня смотрят, как на какую-то тюху-матюху. Да, я в простоте живу, не выставляюсь, как некоторые. Но зато на меня пальцем не показывают и ничего плохого про меня не говорят!

— Хорошего тоже не говорят, — не сдержался Сазонов, хотя и знал, что своими словами вызывает бурю.

С размаху Валентина швырнула чугунную решетку на пол. Испуганный грохотом, прибежал из комнаты Славик.

— Ну что вы опять ругаетесь! — с детской властностью крикнул мальчик.

Но остановить Валентину голос сына уже не мог.

— Ты думаешь, про тебя хорошее говорят? — вперив руки в бока, сгорбившись и сделав узкими щелочками глаза, кричала она мужу. — Про тебя, охламона несчастного?.. Ну что ты из себя значишь, токарь-пекарь? Ходишь в грязном комбинезоне — вот и ходи всю жизнь. И стирай его сам, я больше об него пачкаться не стану!.. Нет, ну бывают же такие пентюхи беспомощные!.. На других мужиков посмотришь — из кожи лезут, в люди выбиваются. У них и работа чистая. У них и квартиры, как полагается. У них и машины и все-все-все… Ну этот же олух! Тебя, если хочешь знать, вообще дальше коровника пускать нельзя! Нет, знала бы я, что ты такой… размазня, да я бы никогда за тебя замуж не пошла!

— Ты не кричи на папку! — вмешался Славик. — Так нельзя! Папка хороший! — Припав к отцу, обхватив его тонкими руками, мальчик расплакался.

Штабель из сизых после отжига колец воздвигли в ночную смену пожилые женщины-подсобницы. Усталые, с заморенными и грязными лицами, утром они выкладывали последние верхние слои, раздраженно лязгая кольцами. Возле штабеля остановились Белоногов и Сивков. Проходя мимо, Игорь слышал, как Белоногов с печальной улыбкой сказал Сивкову: «Это ведь для Коршуна «калым» привезли!» — «А ты как думал?» — тоном навсегда разочарованного человека откликнулся Сивков.

Белоногов как в воду глядел. Мастер Лучинин, распределив работу, о завезенной партии «калымных» колец заговорил в самом конце «пятиминутки». Со свойственной ему властной уверенностью он объявил:

— Эти кольца тебе, Коршунков. Давай, покажи ребятам, на что ты способен!