Вячеслав Бучарский - Зеленый остров

— Говорили… — Игорь потупился. — Она сказала, что все в рассказе — неправда.

Лицо Егорычева неприязненно передернулось.

— Как будто то, что она писала — правда!.. Напрасно ты забрал текст. Надо было мне отдать. Где он?

— А я его… сжег, — соврал Игорь.

Егорычев мотнул головой — и поморщился. Видно, голова у него, в самом деле, крепко побаливала.

— Красиво, — оценил Егорычев, вскинув взгляд на Игоря. — Ну ладно, это не беда. Сейчас ты должен показать свой журналистский класс. Очерк! Хороший добротный очерк о хорошем добротном человеке — вот что сейчас нужно. Сделаешь — и точка. Тогда, считай, ты у нас в штате. Ну, так денька через три принесешь?

— Разве можно очерк — за три дня?

— Когда приспичит, и за три часа накатаешь, — усмехнулся Егорычев. — Ты оперу не затевай, а найди примерного мужика или тетку, поговори обстоятельно, а потом изложи — грамотно и толково.

— А можно — если не из нашего цеха? — оживившись, спросил Игорь.

— Да ради бога — лишь бы у нас на заводе работал.

— Про Поликарпова можно?

— Валяй про Поликарпова… Между прочим, мы о нем давно ничего не давали. Только не тяни резину: должен сработать оперативно и качественно.

— Ну, я пошел! — с загоревшимися глазами сказал Игорь.

В обеденный перерыв Игорь опять на рысях кинулся в редакцию. Другого подходящего места, откуда мог бы позвонить в кузнечный цех и договориться о встрече с Героем Социалистического Труда, у него не было. Олега Егорычева он уже не застал в редакции.

В комнате редакции была машинистка Алевтина, что-то перепечатывавшая на своей «Башкирии», и Николай Иванович Ткачев, редактор заводской многотиражной газеты «Слава труду».

Николаю Ивановичу было лет пятьдесят пять или чуть больше. Невысокого роста, коренастый, с короткой шеей, редкими седоватыми волосами, скуластым, всегда с настороженным выражением лицом, всегда одетый в темно-синий костюм, в светлой рубашке с неброским галстуком. На груди — несколько орденских планок. Приземистостью, короткорукостью и низкой посадкой головы Николай Иванович напоминал какой-то малорослой породы медведя.

— Здравствуйте, Карцев, — суховато ответил редактор, подавая руку. Широкая короткая ладонь удивила Игоря безжизненной мягкостью. — Ну, садись, расскажи нам, как живешь.

От такой просьбы Игорь и вовсе закоченел. Ну что он мог рассказать?

— С учебой-то у тебя как? — спросил редактор.

Игорь сообщил, что всю зиму ходил на подготовительные курсы, собирается на вечернее отделение филфака поступать. Если поступит, отслужив в армии, будет учиться.

— Это хорошо, — вяло похвалил редактор. — Ты учись, дело верное… Ну, а с работой как? Ты в каком цехе трудишься?

— В цехе мелких серий…

— А, ну да, Егорычев говорил… Токарем там, да?

Игорь кивнул.

— Это хорошо, — нараспев выговорил редактор. — В партию еще не вступил?

У Игоря непроизвольно взлетели брови.

— Хотя вообще-то рановато, конечно, — признал редактор. — Тебе сколько лет?

— В ноябре восемнадцать будет.

— Ну, понятно, — кивнул редактор. — Что-то ты нам давно ничего не приносишь, Игорь Карцев. Рассказ твой помню. Еще заметки были. А потом что-то замолчал, а?

— Я же на токарном участке, — заторопился объяснить Игорь. — А мастер не отпускает. А про своих ничего не получается… Я очерк решил написать. Вот пришел к вам, чтобы позвонить в кузницу, можно?

— О ком же очерк? — спросил редактор.

— О Поликарпове… ну, который Герой.

— Вон на кого ты замахнулся! — Николай Иванович, прижав к правому плечу голову, с интересом взглянул на Игоря. — А что? Можно попробовать… Если хорошо о нем напишешь — сделаешь большое дело. Да, это хорошее дело — мы как-то давно уже нашего Виктора Ивановича Поликарпова в полный рост не показывали. Давай, рискни!..

Редактор вышел из-за стола, прошелся не спеша к двери, оттуда еще раз пытливо посмотрел на Игоря. Потом в раздумье заглянул через плечо стучавшей на машинке Алевтины. Вернулся за свой стол.

— Тут такое дело, Игорь… Нам литсотрудник в редакцию нужен. Старикова-то от нас уходит, — редактор кивнул на ее пустовавший стол. — Приходили ко мне люди со стороны. С дипломами и все такое… Но — со стороны! А я бы хотел взять толкового заводского парня. Чтобы в железках хорошо ориентировался… Вот была у нас Римма Старикова. Грамотная девица, ничего не скажу. Но как напишет что-нибудь, так прямо беда! Из цехов звонят, на смех меня поднимают. Шпиндель со штуцером перепутала… Егорычев за тебя горой стоит. Ну, это мы еще посмотрим, подумаем, посоветуемся, как говорится… А ты давай пока пиши очерк. Хорошо пиши — про такого, как Поликарпов, халтурно писать нельзя!

Виктор Иванович Поликарпов жил, оказывается, не в доме на набережной Волги — лучшем из заводских жилых домов, а в панельной пятиэтажке того же Северного поселка, где жил с родителями Игорь.

Открыла дверь — обыкновенную, крашенную светло-коричневой масляной краской, без таблички с титулом и фамилией, даже без подглядывательного глазка дверь — круглолицая женщина в пестром платье, поверх которого надет был льняной фартук с вышитыми по углам петушками. Она пригласила Игоря войти и сразу предупредила, чтобы не разувался, только получше протер о половичок обувь.

Через крохотный коридорчик, откуда был ход в кухню и где пахло жареным луком и мясным бульоном, женщина ввела Игоря в большую комнату, из которой две двери вели в комнаты поменьше. Точно такая же квартира была у родителей Игоря.

Виктор Иванович, оказывается, был занят сложным делом. Сам он сидел боком на диване, а возле его колен возвышался комбинированный детский стул, где, привязанный к спинке полотенцем, сидел румяный, с взъерошенными золотистыми волосенками малыш. Виктор Иванович зачерпывал чайной ложкой манную кашу из мисочки и прицеливался в губки веселившегося, подпрыгивавшего в стульчике малыша. Знаменитый кузнец был настолько захвачен процессом, что сам непроизвольно оттопыривал и округлял губы.

Он со смущенной улыбкой ответил на приветствие Игоря. И после того, как удачно забросил очередную порцию каши в рот малыша, сказал:

— Мы сейчас закончим, совсем немножко осталось.

У Поликарпова-старшего были серо-зеленые глаза, прятавшиеся под тяжелыми надбровьями; брови сходились к переносице, от которой пролегли через лоб две глубокие складки. Волосы кузнеца, короткие, густые, приглаженные набок, тоже были рыжеватыми. Короткий нос был по-русски чуть-чуть вздернут, а толстые губы охотно раздвигались в простецки-приветливую улыбку.

Вполне домашнее выражение лица Поликарпова, поощряющая его улыбка успокоили Игоря. Он спросил, глядя на малыша:

— Сын или дочка?