Николай Кочин - Парни

Старик отворил дверь в баню и, кряхтя, полез внутрь.

— Светло уж. Мне они покой дают теперь. Отдохнуть малость. Вот кабы прибрал меня Вседержитель сегодня! Второй спас — всякой твари радость и ликованье и собиранье плодов земных. Разговенье. Прощай, атаман! Вот встретить не чаял.

Мимо Ивана в это время прошел паровоз, Иван вздрогнул и решил махом:

«Место ему в Ляхове [1] Знаменитая на Оке больница для умалишенных, бывшее имение Мельникова-Печерского. . Туда и отправить его надо…»

И он заторопился, отпугивая воспоминания и опасливо тревожась, как бы не опоздать к приему иностранцев.

Они пошли не по шоссе, а прямиком, выбитой луговиной, с необычной стороны приближаясь к кварталам соцгорода. Иван глядел на соцгород с этой стороны тоже впервые, и привычные картины стройки, которые примелькались с шоссе и которые он видел в спешке тысячи раз, предстали по-новому. Выпал этот день таким, что можно было оглядеть рабочее жилье как следует, оттого Иван и сам крепче американца въедался тазами в дома. Кварталы из единообразных, строгой архитектуры домов, короткие, линейные, в которых особняки различимы с первого до последнего, стояли ровными четырехгранными грядами. Особняки в кварталах были каждый в четыре этажа, с плоской забетонированной крышей, огороженной железной решеткой. Над крышей — чердачный миниатюрный выход. Компактный ряд таких чердачных надстроек поверх всех крыш придавал им странно-причудливый вид. Боковые стены домов, совершенно ровные, с правильными брусками окон в них, представлялись издали огромными декоративными щитами. Они были вырисованы правильно и четко. И кидались в глаза прежде всего стекло и бетон. Иван пробежал взглядом по лицевой стороне квартала и зажмурился. И в потемках ему представилось, будто стен нет, а только бесконечные ряды витрин в бетонных переплетах. Продольные стены окнами повернуты к солнцу, на юг, к предполагаемому парку, к могучей Оке.

На улицах лежал еще след последних недоделок стройки: не закрыты наглухо водопроводные канавы, не прибран песок, кучами разбросанный по улицам и заслоняющий теперь от глаз людей нижние этажи зданий; дощатые навесы не снесены еще. Кое-где под ними валялся тес, тепляки, бочки с цементом, силикатный кирпич. Но улицы значительно утихомирились после штурмов. Только подле канав виднелись люди: они отвозили на телегах мусор в свалочные места. Кипение производственной жизни уже ушло отсюда к новым объектам стройки. А сколько провел здесь Иван ночей неслыханной напряженности, какие были неожиданные случаи, какие были удивительные люди!

Американец показал палкой в сторону от соцгорода, и Иван, встрепенувшись, сказал переводчику, торопясь и улыбаясь:

— Мистер дивится этой каланче деревянной, да притом — старой, что на отшибе; мистер думает, это тоже построено нами? Пусть мистер не думает так. Это мельница моей деревни, она тут двадцать лет стоит; не мешала пока никому, ее и не убирали, но скоро её снесут на дрова, тут будет парк разбит.

Американец насторожился и что-то произнес; переводчик сказал вслед за этим:

— Мистер хочет знать, что на этом месте было до соцгорода?

— Деревня моя, — ответил Иван. — Вот я жил в ней, свой дом имел, коровенку, лошаденку, поля обрабатывал тут. Деревня Монастырка — святых отцов церковных владычество…

— О! — воскликнул американец внушительно. — О!

— Мистер чрезвычайно интересуется, — опять сказал переводчик, — не жалко ли вам ваших полей, и своего дома, и тихой жизни селянина?..

— Это не по существу, — ответил Иван, насупившись, — этот вопрос не по существу, так и скажите… Не по существу. Я тут живу, на соцгороде, вот в этом доме, втором по счету отсель… своя квартира тут. С женой я. А больше сказать ему нечего…

Американец не воскликнул на этот раз «о!», а пошел дальше, к началу соцгорода, к водокачке — преогромной, стоящей поодаль от шоссе, к механической прачечной, к дому печати, к бане и хлебозаводу. Все это строилось одно близ другого, но стояло поодаль от кварталов, не нарушая их планировки.

Американец останавливался то и дело, глядел в бинокль туда и сюда и почти ничего не спрашивал больше, не произносил «о!», и не улыбался, и не поправлял очков.

Утро было раннее. Холодило еще порядком. Из-за окских берегов, обросших лесами, брызнуло вдруг солнце, опрыскало лазоревыми отсветами верхние этажи кварталов. В воздухе стало веселее, а вышина прозрачней. На небе почти не было видно облаков, оно сияло неожиданной голубизной.

Солнце забралось вскоре в жилую зону города, засверкало в глазастых окнах домов и в огромных витринах новоотстроенных зданий при шоссе. Стекло соцгорода расцвело пучками лучистых звезд. Недоделки стушевались. Одна баня стояла в лесах, очень приметных теперь, с огромным плакатом на стене: «Смотри, куда ступаешь». Здесь было оживление. Трехэтажное это здание, серое, суживающееся кверху, заканчивалось. Внизу люди бетонировали пол, шумела рядом раскатисто и дробно гравиемойка и стояли в ряд две бетономешалки, окруженные рабочим народом. По конвейеру ползла земля, смешанная с гравием, крутился дырявый барабан, и люди, не отвлекаясь, бросали лопатами землю на ремень транспортера, не разгибаючись; другие бежали с тачками, полными бетона, внутрь бани. Подошел паровозик, тихонько пошипел, разгрузился от теса и вновь удалился, пятясь. Опять мистер произнес: «О! о!» — и захотел оглядеть баню внутри.

Они поднялись через котельную в раздевалку, а потом очутились в зале для мытья. Это было вместительное помещение, разделенное посредине стеной, вдоль которой с обеих сторон шли кабинки с душами, пол был из метлахских плиток, как и стены. Свет лился через широкие окна вольготно и рьяно. Мистер подсчитал, сколько душей тут, и сколько окон, и какой вид из окон бани, и сколько будет тут одновременно мыться людей. Он остановился у подоконника и записал все это в маленькую, в сафьяновом переплете, книжечку с золотым тиснением. Потом он потрогал шляпу и стал серьезно и раздумчиво глядеть на хлебозавод, труба которого дымилась. Иван осведомился, не угодно ли гостю туда, и мистер ответил утвердительно. После этого Иван спросит:

— Лучше ли бани ваших рабочих, чем наших?..

Переводчик ответил:

— Мистер изволил сказать, что американские рабочие бани несколько иных конструкций.

— Как это разуметь надо?

— Вообще — иных конструкций. Иного, так сказать, типа…

«Сердитый попался барин, не калякает, — подумал Иван, — только глаза пучит. Пучь, пучь, ядрена мышь…»

После этого был мистер у Ивана на квартире, смотрел водопровод, уборные, лестницы и все записывал, потом опять изъявил желание побывать на хлебозаводе, который выпекает пятьдесят тонн хлеба в сутки. Иван его и туда сводил. Как раз в момент прихода выдвинули под механизированной печи, и американец подсчитал число железных плошек на поду. Их было полтораста. Бригада девушек в синих блузках и такого же цвета шароварах выбрасывала хлеб на механические полки.