Александр Листовский - Калёные тропы

— Гони карьером к разъезду. Скажи Лопатину, чтобы скрытно подходили сюда. А это, — Вихров подал ему донесение, — передашь Ладыгину. Тут написано, что разъезд в восемь коней движется к переправе. Понятно? Давай!

Боец кивнул и, тронув плетью по боку коня, галопом погнал его в лес.

Пройдя через болото, уланы повернули к мосту.

Вихров стоял, нахмурившись. Лицо его пылало.

— Харламов! — сказал он казаку. — Порубим? Как думаешь?

— А то нет! В куски разнесем!

Вихров быстро взглянул на него.

— Бери трех человек, встань укрыто, — он показал на кусты. — Я зайду с той стороны. Дозор пропустить. Не стрелять. В шашки возьмем. Я атакую вперед…

Вокруг стояла такая тишина, что слышно было, как пчела пролетала. Чуть шумели вершины деревьев. По лесу шел тихий шорох, и лошади, всхрапывая, поводили ушами. Но Вихров не слышал ни шума деревьев, ни овода, который гудел над его головой, — все мысли и чувства его были прикованы к залитой солнечным светом полянке. Рядом громко хрустнула ветка. Он, почти не дыша, оглянулся и в ту же минуту услышал стук копыт по дощатому настилу моста. Постукивая саблями о стремена, мимо рысью проехал дозор. Стоявший подле Вихрова Миша Казачок хрипло вздохнул. Вихров сердито взглянул на него и показал глазами на дорогу. Там рядами по-двое беспечно ехали уланы. Шагах в двух от переднего ряда на заметно прихрамывающей большой серой лошади ехал пожилой рыжий поручик. Сердито хмурясь, он громко выговаривал старому капралу с широким красным лицом.

Вихрова поразила немецкая речь офицера.

— Ферфлюхтер швейн! Старий каналий! — говорил он, гневно шевеля плоскими, заботливо подкрученными кверху усами. — Зачем зидлайть на мене серым лошадким, а? Надо било зидлай на мой вороному лошадя! Он кароший. Шипко отшень луччи… У, старий каналий! Ферфлюхтер швейн! Доннер веттер! Мой будет тебя непремен на шорта посылайт…

Вихров толкнул локтем Мишу Казачка и, ломая кусты, широким прыжком махнул на дорогу.

— Бей!..

Он обрушил клинок на голову поручика. Тот ткнулся вперед, на секунду повис на поводьях и боком сполз на дорогу. Уланы шарахнулись к мосту. Но навстречу им ударил Харламов с бойцами.

— Отдай пику, пан! — страшным голосом гаркнул Харламов, подскочив к капралу.

Он наотмашь рубанул капрала по толстой шее, перехватил клинок в зубы и, на лету поймав пику, рванул ее на себя. С треском лопнул бушмат. Харламов перебросил клинок в левую руку и вздыбил коня.

— Владеть сперва научись! — Он проткнул пикой капрала, с силой вышиб его из седла, крикнул хрипло: — А тогда и воюй!..

Вдоль лесистых холмов то едва слышно, то, когда поддувал ветер, накатываясь волной, потрескивали ружейные выстрелы. Там эскадрон Ладыгина вел бой с охранением укрепившегося противника.

Панкеев стоял на опушке и, подняв локти, смотрел в бинокль. Вдали за рекой в дрожащем солнечно-дымчатом мареве раскрывалась заросшая лесом холмистая панорама деревни, и казалось, и холмы, и леса, и деревянная колокольня с почерневшим от старости куполом шевелились и двигались, стремясь подняться в ослепительно синее небо.

Панкеев опустил бинокль и посмотрел влево, где в нескольких шагах от него сидели в тени Бочкарев, завхоз Фомичев — толстый пожилой человек, и квартирмейстер Гобаренко, недавно спасенный из плена.

— Ну, как, Арсений Петрович? — спросил Бочкарев, перехватив взгляд Панкеева.

— Сильно укрепились, — сказал Панкеев. — Здесь их так не возьмешь.

Бочкарев поднялся, подошел к командиру полка и, широко расставив ноги, тоже стал смотреть в бинокль.

— Что-то я не разберу, где у них окопы, — сказал он, пристально вглядываясь.

— У самой речки мельницу видишь? — показал Панкеев.

— Ну?

— Чуть повыше отдельное дерево видишь?

— Ну, ну?

— Вот там у них проволока и первая линия окопов… А теперь повыше и правее озера, видишь, вроде чернеется?

— Вижу.

— То вторая линия.

— Та-ак… — протянул Бочкарев. — Правильно Семен Михайлович говорил, что это не деникинский фронт. Без артиллерии, паря, его отсюда не выбить.

— Вот я и говорю.

Они помолчали…

— Товарищ комполка, начдив едет! — сказал Гобаренко, повертывая к Панкееву свое крупное в глубоких морщинах лицо.

Панкеев оглянулся. Сворачивая между частыми стволами деревьев, из глубины леса ехал Морозов в сопровождении штабных ординарцев.

— Где комбриг? — спросил он, подъехав и поздоровавшись с командирами.

— Я за него, товарищ начдив, — сказал Панкеев. — У комбрига опять рана открылась.

На длинном рябоватом лице Морозова появилось выражение неудовольствия.

— Опять со строя выбыл, — сказал он с досадой. — Я ж ему говорил, чудаку, что надо в госпиталь ложиться. Ну, ладно, бригаду ты поведешь. Говори, что тут выглядел? — Морозов взял висевший на ремешке через шею бинокль и поднял его к глазам.

Панкеев в двух словах доложил обстановку.

— Ну, это-то я сам знаю. Я на сосне сидел и все как есть видел. За деревней у них артиллерия, — сказал Морозов.

Он опустил бинокль и вынул из сумки карту.

Уточнив по карте, что перед ними находится деревня Дзионьков, Морозов кратко изложил свое решение. По этому решению с наступлением темноты вторая бригада с бронемашинами наступала в пешем строю на южную окраину опорного пункта; первая, под командой Панкеева, атаковывала деревню с севера в конном строю; третья поддерживала и развивала успех второй бригады. Основная задача сводилась к тому, чтобы, прорвав оборонительную полосу противника, выйти ему в тыл.

— Значит, так, — говорил Морозов. — Ты пока стой на месте, только броды сыщи, а как вторая бригада ворвется в окопы, я тебе сигнал дам ракетой.

Приказав Панкееву немедленно выслать подводы за снарядами, Морозов поехал на свой наблюдательный пункт.

— Товарищ Гобаренко! — позвал Панкеев, проводив взглядом Морозова.

— Я вас слушаю, товарищ комполка! — бойко откликнулся Гобаренко.

Он, бодро ступая, подошел к командиру полка, выражая всем своим видом готовность повиноваться.

— Помнишь станцию, что утром проезжали? — спросил Панкеев.

— Как же не помнить, товарищ комполка, — улыбнулся Гобаренко. — Там еще бронепоезд стоял.

— Правильно. Сейчас туда прибыли огнелетучки. Бери двадцать бричек и гони за снарядами. Начдив приказал. Нажми на них как полагается, если будут мало давать. Ну, да ты это умеешь, — Панкеев взглянул на часы. — Пять часов, — сказал он. — Надо тебе дотемна возвратиться. Пойдем в наступление.

— Разрешите мне взять с собой командира хозвзвода? — попросил Гобаренко.

— Захарова? А на что он тебе?

— Вдвоем удобнее, товарищ комполка.

— Ну, ладно, бери. Только смотри быстрей ворочайтесь.

— Слушаю, товарищ комполка. Не извольте беспокоиться, все будет в полном порядке. — Гобаренко лихо откозырял и, повернувшись к опушке леса, где стояли коноводы, весело крикнул: — Сидоркин, коня!