Наум Фогель - Главный врач

— То-то, батенька! — удовлетворенно произнес Шубов и зевнул. — Сосну и я еще часок-другой.

К вечеру девушке стало совсем хорошо. А на следующий день во время перевязки, увидев лицо Невинской, Алексей ужаснулся. Лицевой нерв был поврежден, лицо перекосилось.

— А может, тут всего-навсего легкий ушиб и все скоро восстановится? — спросил Ульян Денисович.

— Это действительно ушиб и все восстановится. Но не скоро.

Алексей позвонил Шубову.

Зиновий Романович сразу же приехал, осмотрел больную. В ординаторской, сбрасывая халат, сказал:

— Неприятно, конечно, тем более что вокруг этой девицы так много шума. Но… бывает. И хуже бывает…

Алексей молчал.

— Да бросьте вы отчаиваться, — сказал Шубов. — Такое и у крупного специалиста могло случиться, а мы с вами даже не отоларингологи. Сделали, что смогли.

Зиновий Романович надел пальто, шляпу, взял палку. Одеваясь, он все время поглядывал на молчавшего Алексея, будто раздумывая: уйти или побыть еще немного?

Потом решительно снял шляпу, подошел к столу, сел и, указывая на второй стул, сказал Корепанову:

— Помните, я вам говорил о Ракитине? Талантливый человек. Он после войны в Батайске застрял. Если я ему напишу, он приедет. Дадите ему отделение?

— Дам. Закончим восстановление северного флигеля — и получай, — не раздумывая, пообещал Корепанов.

— А с квартирой как? — спросил Шубов.

Алексей сказал, что об этом надо договориться в здравотделе, а может быть, и с Балашовым.

— Ну вот и договаривайтесь, а как только договоритесь, скажите мне. Я ему, кроме вашего официального приглашения, еще и от себя несколько строк черкну.

Невинская так и выписалась с перекошенным лицом. Корепанов успокаивал ее: со временем все выровняется, надо только аккуратно лечиться. Запастись терпением.

— Как я теперь работать буду? — глядя в сторону, с горечью произнесла Невинская.

— Если вы захотите вернуться к медицине, я возьму вас охотно, — сказал Корепанов.

— Думаете, я не знаю, почему вы это сделали? — вдруг повернулась к нему Невинская. — Знаю! От злости. Думаете, я забыла, как вы тогда угрожали, что никогда не простите мне? Запомнила!

Алексею стало жалко девушку.

— Это в вас говорит отчаяние, Ольга, — спокойно начал он. — Ведь вы сами не верите в то, что говорите…

— Нет! Это так, так! — уже со слезами в голосе крикнула Невинская. Она круто повернулась и вышла из комнаты, но тут же возвратилась. Стоя у порога и не отпуская ручку двери, сказала: — Вам тут принесли тридцать флаконов пенициллина. Для меня вы израсходовали только четыре. Прикажите, чтоб вернули остальные.

Корепанов сказал, что пенициллина у него нет: использовали для других больных.

— Использовали! — со злостью сказала Невинская и вышла, громко хлопнув дверью.

Когда Алексей рассказал об этой сцене Ковалю, Ульян Денисович долго молчал, протирая очки, потом сказал:

— Ну, история с пенициллином — это пустяки, а вот квартира для Ракитина… Послушайте моего совета: сходите сами к Балашову. Нам нужен специалист.

Алексей тоже думал, что история с пенициллином — пустяки. Но через несколько дней спросил о пенициллине Малюгин.

— По закону лечение у нас бесплатное и нечего больных в расходы вводить — покупать лекарства да еще на черном рынке, — сказал он. — Ведь приказ есть, чтобы тем больным, которые на койке лежат, даже в аптеку рецептов не выписывать.

— Ну, этот приказ я выполнять не стану, — сказал Корепанов, — если у нас по какой-нибудь причине нет лекарств, а в аптеках есть — я рецепт выпишу.

А вскоре позвонил Мильченко, попросил зайти.

— Опять на тебя жалоба, Алексей Платонович. Что там с Невинской у тебя? — крепко встряхнув руку и досадливо морщась, произнес он.

Алексей рассказал ему то, что говорил уже Малюгину.

— По сути ты прав, — согласился Мильченко, — и, быть может, я то же самое сделал бы на твоем месте. Но ведь пенициллин-то ее. Может, изыщешь где и вернешь, чтоб не связываться?

— Изыскивать негде, — ответил Корепанов, — а было бы где — не вернул бы все равно. Она тут пишет, что в суд подаст. Пускай подает. Только на суде я перво-наперво спрошу, где они, торгаши эти, столько контрабандного пенициллина достали и денег взяли где, чтоб заплатить? Я ведь знаю, сколько на черном рынке флакон пенициллина стоит: триста пятьдесят — четыреста рублей.

— Все равно пенициллин для нее куплен, и по форме она права.

— Но ведь мы с вами не формалисты, Олесь Петрович? — улыбнулся Корепанов. — Не формалисты, а?

— Однако же ты злопамятный, — рассмеялся Мильченко, — но что верно, то верно: мы с тобой не формалисты. Я с ней поговорю. С директором треста тоже, чтобы оставили в покое.

— Вот это будет правильно, — сказал Корепанов, подымаясь.

Ракитин приехал неожиданно.

Корепанову позвонил Малюгин:

— Сможешь устроить с жильем — направлю к тебе. Не сможешь — отдам другой больнице. Квартиру обещают через месяц, не раньше.

Алексей сказал, что сделает все.

— Куда же мы его? — спросил Ульян Денисович, который сидел тут же в кабинете за своим столом и проверял истории болезней.

Алексей ответил, что придется уступить кабинет: другого места не найти.

— А где мы врачебные конференции проводить будем?

— В ординаторской, у меня или у вас. Вы же сами утверждали, что не важно, где говорить, важно, что говорить.

Они прикинули мысленно меблировку.

— А что, совсем неплохо получается, — сказал Корепанов. — Тут кровать станет, тут стол, тут шкаф с книгами… И эту тоже ему отдадим, — продолжал он, переходя в соседнюю комнату, где сидела секретарша. — Нам она без первой ни к чему. Вот эту дверь заколотим. Ту, что на улицу, откроем. Тут перегородку поставим. За ней — плиту. Вот и получится самостоятельная квартира из одной комнаты с кухней, прихожей и парадным ходом.

Не успели они обсудить этот вопрос, как пришел Ракитин — подтянутый, тщательно выбритый. Небольшая бородка аккуратно подстрижена. Он произвел на Корепанова впечатление солидного человека. И одет был солидно — добротный костюм, белоснежная рубашка, аккуратно повязанный галстук.

«Так вот и должен выглядеть врач, — подумал Алексей, глядя в умные глаза Ракитина. — Здоровый, хорошо одетый, спокойный, уверенный в себе. Таким врачам доверяют, не задумываясь».

О себе Ракитин говорил скупо. Окончил институт еще в тридцать втором, ленинградский. Потом долго работал в клинике. До сорок первого успел девятнадцать статей опубликовать. Мечтал о диссертации, да не пришлось: война помешала. После войны застрял в небольшом городишке. Даже ушного отделения нет. А хочется большой работы.

Алексей сказал, что ушное отделение еще только восстанавливается. Но зато к весне будущего года получится то что надо, со всеми удобствами. А пока больных можно принимать в поликлинике. Для тех же, кого надо оперировать, пообещал выделить койки у себя, в хирургии. Оклад…