Наум Фогель - Главный врач

— У нас не научная конференция сейчас, — с каким-то надрывом в голосе сказала Лидия Петровна.

— Вам бы надо помолчать, Лидия Петровна, — повернулся к ней Ракитин. — Я бы на вашем месте отказался ассистировать при таких операциях.

Среди врачей пронесся шум. Лидия Петровна вскочила, бледная. Она хотела что-то сказать, но Коваль остановил ее:

— Тише, садитесь, Лидия Петровна. — И повернулся к Ракитину. — А ведь у нас действительно сейчас не научная конференция, Юрий Максимович, а рапорт дежурного врача, который не должен затягиваться. А что касается Зарудного, то вы знаете ведь, что все случаи смерти разбираются у нас на клинико-анатомических конференциях. Й вы там сможете высказать свое мнение.

— Как вам угодно, — сказал Ракитин, — но я прошу вас, как заместителя главного врача по лечебной части, считать мое заявление официальным.

«Теперь он объявляет мне открытую войну, — подумал глядя на Ракитина, Корепанов. — Теперь у него есть основания заявить, что он предостерегал меня. И если я чем-нибудь его ущемлю, он будет апеллировать к справедливости и орать, что его преследуют за критику. Его не интересует, сколько человек выжило после операций на легких. Он будет говорить только о случаях смерти, о таких, как Зарудный. Сейчас он ждет, что я скажу что-нибудь резкое, даже оскорбительное. Он был бы очень рад, если б я сорвался. Но такого удовольствия я ему не доставлю».

Дверь приоткрылась, Гервасий Саввич просунул в нее голову, знаками попросил Корепанова выйти.

Алексей вышел недовольный.

— Сколько раз я просил вас во время пятиминуток вызывать меня только в исключительных случаях?

— А это и есть исключительный случай, — сказал Гервасий Саввич. — Инспектор той, собака его загрызи, опять пришел насчет кроватей. Собирается акт писать.

В больнице было много кроватей, громоздких, очень неудобных. Часть из них несколько дней тому назад списали. Тетя Фрося, а за ней и другие санитарки стали просить, чтобы им продали по одной. Алексей разрешил, но тут вмешался инспектор финотдела Медведев. Сейчас он стоял на крыльце конторы и, энергично жестикулируя, разговаривал о чем-то с бухгалтером.

— Зайдемте ко мне, — предложил Корепанов поздоровавшись.

Как только они вошли в кабинет, Медведев сразу же стал выговаривать за кровати. Алексей объяснил, что он не собирается отдавать даром эти кровати, санитарки уплатят. Пускай товарищ Медведев скажет, как это оформить, чтобы было по закону.

— Кровати списаны, — сказал Медведев. — О какой продаже может быть речь?

Корепанов настаивал. Кровати списаны, но ведь от этого они не перестали быть кроватями. Какую-то ценность они имеют.

Медведев только руками развел:

— Неужели вы не понимаете, что это уже не кровати, а металлолом? И стоимость их сейчас равняется стоимости лома.

— Очень хорошо, — обрадовался Корепанов. — Мы их взвесим. Пусть люди оплатят как металлолом.

Но тут вмешался бухгалтер и сказал, что оприходовать эти деньги он не имеет права. Больница — не контора «Утильсырья» и металлоломом не торгует.

— Вот! — многозначительно ткнул пальцем в бухгалтера Медведев. — Простые вещи. Понимать надо.

— А если мы сделаем иначе? — не отступал Корепанов. — Если мы предложим санитаркам вместо кроватей принести равное по весу количество металлического лома? Ведь кровати все равно будем сдавать по весу.

— Э, нет, — запротестовал Медведев. — Свой металлолом они могут отвезти в «Утильсырье» и получить столько, сколько полагается. А кровати должны быть превращены в лом, взвешены и сданы, стоимость лома оприходована, деньги переведены в банк.

— Но это же просто глупо ломать вещь, которой можно еще пользоваться, — уже не выдержал Корепанов.

Медведев вспылил.

— А наживаться за счет государства умно?

Корепанов опешил.

— Как наживаться? На чем?

— На кроватях. Их ведь можно покрасить и продать на рынке.

Корепанов рассмеялся: ему представилась тетя Фрося, с орденом Красного Знамени и пятью медалями на груди, торгующая кроватями на толкучке.

— Я могу дать гарантию, что те санитарки, которым решено отдать или продать или выменять, не знаю уж, как вы там решите, кровати, будут спать на них самолично или «со чада своя». Это вас устраивает?

— Нет, не устраивает, — резко ответил Медведев.

— Не устраивает? — переспросил Корепанов. — Ну, тогда мы вот что сделаем. — Он помолчал немного, обдумывая, как лучше изложить свою мысль, потом сказал спокойно и даже вежливо: — Мы вот что сделаем, товарищ Медведев. Кровати санитаркам отдадим. А вам представим список с точным указанием фамилий и адресов, чтобы вы могли пройти по этим адресам и проверить: стоят ли кровати или проданы. Вот так, товарищ Медведев…

На другой день во время совещания в облздравотделе Малюгин сказал, что есть решение в ближайшее время заслушать на бюро обкома вопрос о работе областной больницы.

Алексей подумал, что совсем некстати это бюро сейчас.

Закрывая совещание, Малюгин попросил Корепанова остаться.

— Что у тебя опять за конфликт с Медведевым? — спросил он. — Что там с кроватями?

— Кровати списаны, превращены, согласно законоположению, в лом, и оный точно по весу сдан в утиль. Квитанция получена, деньги оприходованы. Ясно и просто.

— Видимо, не все ясно и просто, раз жалуются, — сказал Малюгин. — Опять какие-то комбинации.

Алексей рассказал все, как было. Малюгин помрачнел.

— Зачем ты связываешься с инспекторами? Они делают свое дело. Они же в твою хирургию не вмешиваются.

— В хирургии они ничего не смыслят. А в том, чем они занимаются, я разбираюсь, и неплохо, — ответил Корепанов.

— Ну что мне с тобой делать? — уже начиная сердиться, сказал Малюгин. — Неужели выговор выносить?

— Если заслужил, выносите, — ответил Корепанов. — У меня будет выговор, у санитарок — кровати.

— Ты все же подумай, Алексей Платонович. Четыре жалобы за три месяца! Это уже слишком.

— А что, разве существует какая-то норма? — спросил Корепанов. — И потом… Не понимаю ваших претензий. Ведь не я эти жалобы стряпаю…

— Тут не до шуток, Алексей Платонович. Капля за каплей камень точит. А ты ведь не камень.

— Я — крепче, — сказал Корепанов. — Я — человек.

Шубов праздновал свое шестидесятилетие. Стол был накрыт на просторной, во всю длину большого дома, веранде. Веранда была увита виноградом, окна затянуты сеткой. Резко пахло маттиолой.

Об сетку бились белые ночные бабочки. Мильченко внимательно смотрел на них.

— Как их на свет тянет, — заметил Ракитин. Просто удивительно, как их тянет на свет.

— Да, тянет…

— На огонь летят — на свечку, на лампу, на костер. И погибают, — продолжал Ракитин. — И среди людей тоже встречаются такие — летят на огонь очертя голову. Тянет их поближе к свету.