Павел Васильев - Турухтанные острова

— Ничего, влезете. Она резиновая. — Манечка открыл висящую на одной петле калитку в сад. Избушка стояла на самом берегу озера, по которому разбросаны многочисленные острова.

Манечка первым поднялся по скрипучему крыльцу, снял ржавый замок, который, как оказалось, не был заперт, пощелкал в сенях выключателем.

— Проходите.

Колюзин вошел и остановился, изумленный. Из сеней дверь вела в кухню, освещенную лампами дневного света. Стены кухни отделаны белым пластиком.

В соседней комнате — письменный стол. Полка с книгами. Большая Советская Энциклопедия. А над полкой, на вбитом в стенку гвозде, выкованном в кузнице, висели липовые лапти. Аккуратные такие, для выставки, в белую и темную клетку.

Главное же, что изба внутри оказалась просторной. И впрямь резиновая.

— Э-э, да у тебя тут боярские хоромы, — влезая в избу, прогудел Тучин. Он сразу плюхнулся на диван к окну. — И вид на озеро! Мне, старику, больше ничего и не надо. Я никуда не пойду. Раскрою окно и буду закидывать удочку с дивана прямо в озеро. Все, с завтрашнего дня ухожу на пенсию, поселяюсь у тебя, Мариан Михайлович. А ты там твори.

Антон Васильевич остановился напротив лаптей, висящих на гвозде, рассматривая их.

— Коверзешки, — пояснил Мариан Михайлович. — Лапти — это только общее название, как и ботинки.

Разговаривая, Манечка успел переобуться в постолы — лапти с голенищами по щиколотку. Такие же предложил Тучину и Антону Васильевичу.

— Попробуйте!

— А чего!.. Хорошо! — переобуваясь, покрякивал Тучин. — Вот ты в них на работу и ходил бы, а не в тапочках.

— С удовольствием. Только надо переобуваться, когда к директору идешь.

— Ты и директору подари.

В постолах Тучин выглядел забавно. Брюки на подтяжках, иначе они не удержались бы. По фигуре Тучин походил на глобус.

— «Эх, лапти мои, лапти липовые», — стоя посредине избы, притопывал Тучин постолами. — Когда отпустят на пенсию, буду ходить в постолах, есть тюрю, соблюдать фигуру. А то что такое, достиг зеркальной зрелости! Ботинки без зеркала не зашнуровать: шнурков не вижу.

Позавтракав и напившись чаю из ведерного самовара, на чем настоял Тучин, — впрочем, он один весь его и выдул, отчего глобус стал значительно больше и округлее, — Манечка пошел подготавливать лодку и снасти, Тучин завалился на диван, чтоб отдышаться, а Колюзин пристроился за избой на бревнышке, с ее солнечной стороны.

Рыбачить отправились во второй половине дня. Сложили в большую смоленую лодку удочки, подсачник. Манечка сел на весла, Антон Васильевич — в нос лодки, а Тучин — на корму. Он долго примерялся, прежде чем ступить в лодку, а когда сел, Колюзина на полметра подняло вверх. Так они и поехали в лодке, которая стояла наклонно по отношению к поверхности воды.

— Ты веди нас на самое хорошее место, — сказал Манечке Тучин.

Манечка загнал лодку с подветренной стороны небольшого острова в тихое зеркальце между камышей, соединенное протокой с озером.

— Тут и будем ловить.

У Тучина была своя удочка. Он привез ее из города. Бамбуковое удилище, поплавок снизу голубой, чтоб его не видела рыба, сверху — розовый, издали заметный рыболову. А Манечка пользовался удочками самодельными. Удилище — какой-то ивовый прутик.

— Чего это у тебя, какие-то палки? — ворчал Тучин.

— Нам других и не надо. Зачем?

Тучин с Колюзиным поймали по нескольку окуней, а Манечка все еще разматывал лески на удочках. Затем и вовсе развалился в лодке, подставив лицо под солнце, прикрыл глаза.

— Ты что, так ловишь? — гудел Тучин.

— Ничего, от нас наша рыба не уйдет.

— Забрось и ты хоть разок, покажи класс.

Манечка лениво принял удилище у Тучина из рук. И тотчас поплавок нырком ушел ко дну.

— Тащи! — закричал Тучин.

— Уйдет, — уверенно и флегматично-спокойно сказал Манечка.

Но Тучин двумя руками вцепился в удилище.

— Тащи!!

И вытащил окуня, да такого огромного, что странно было, как не оборвалась леска.

— Ага! Видал? Во как надо ловить! — торжествовал Тучин. — Ты говорил — уйдет! Никуда не денется. Наш будет. — Он снял с крючка окуня, держал его в обеих руках, поворачивал. Окунь вяло пошевеливал хвостом. — Хорош, крокодил! — торжествовал Тучин.

И произошло непредвиденное: окунь хлестнул всем телом, выскользнул у Тучина из рук и гулко, как полено, упал в воду.

— Держи!

Но держать уже было некого.

— Так и положено, — поправил очки Манечка. — Крупная добыча — озеру. А нам такие и не надо. Зачем? Возьму штучки три граммчиков по пятьсот, и ладно. Мы не жадные, — приговаривал он, разматывая удочки.

— Ну что ж, возьми, возьми, — все еще никак не мог успокоиться Тучин. — Взял, да?! — созлорадничал Тучин, когда Манечка вытащил ершика граммов на сто. Но тот словно ничего и не заметил. И сразу же поймал окуня такого, что пришлось брать подсачником. А за ним — бац! — второго. Да и третьего.

Тучин сразу же принялся наживлять червяка.

— А вы не торопитесь. Успокойтесь, — наставлял его Манечка. — Рыба любит людей неспешных, нежадных. Вот видите, и у вас окунек грамм на триста. Теперь надо ершиков, на ушицу.

И после этого действительно у всех трех — одни ерши.

— Ну, Манечка, ты слово какое-то знаешь! — поражался Тучин.

— На уху поймали?.. Хватит!..

И Манечка будто закрыл какие-то подводные ворота. Хоть бы одна поклевка!

— Чудеса! — от удивления хлопал себя по бокам Тучин.

После рыбалки Тучин прилег отдохнуть, Манечка и Антон Васильевич чистили рыбу, варили на костре уху.

— Главное в любой рыбалке не рыба, главное — процесс, — наставлял Манечка.

Сначала он отварил ершей, выбросил их, как несъедобную, костлявую мелочь. Но недаром же говорят, что у костей мясо слаще. И только после этого положил в котел крупную рыбу. Готовил на специальных ольховых чурочках, подгнетах. Чтоб попахивала дымком, но не горчила. Приправил горошковым перчиком, разными специями. Ах, уха!.. Поэтому, наверное, она и зовется ухой, что зачерпнешь деревянной ложкой, вдохнешь — Ух! А-а-а…

Поужинав, включили телевизор. Манечка пощелкал переключателем программ. По одной показывали фрагменты из подготовки мастеров фигурного катания к новому спортивному сезону.

— Оставь это! — попросил Тучин. — Любителей фигурного катания много, а ведь на катках народу становится все меньше. Помнишь, как раньше? — обратился он к Антону Васильевичу. — В одном ЦПКО заливали три пруда, Масляный луг, рядом три поля на «Динамо». И не хватало. Верно говорю?

— Верно, — подтвердил Антон Васильевич.

— Что такое «голландский шаг», помнишь?

— Я тогда работал в ЦПКО, в радиоузле. Заводил пластинки: