Павел Васильев - Турухтанные острова

Когда поднялись из-за стола и вышли в фойе, Татьяна сказала:

— Мы на минуточку.

Они отошли в сторону, к стеклянным дверям. Нина Кондратьевна говорила, а Татьяна, став серьезной, молча слушала. Затем они направились к машине, где их уже ждали Ян и Мишаня, и, когда садились, Татьяна сказала Нине Кондратьевне:

— Благодарю вас.

Больше они не разговаривали между собой всю дорогу. Татьяна сидела рядом с Яном, но словно отодвинулась от него. Он почувствовал это.

— Что такое?.. Что случилось? — спросил он шепотом.

— Нет, ничего.

— Тебе нехорошо?

Татьяна сделала знак, чтобы он молчал.

— Было очень приятно с вами познакомиться, — сказала Татьяна Нине Кондратьевне, когда они вышли из машины.

— Надеюсь, мы встретимся еще раз? — обратился к Нине Кондратьевне Мишаня.

— Надейтесь.

— Хо-хо, — потирал Мишаня руки. — У вас работает?

— У меня в группе. Ну как ты? — повернулся Ян к Татьяне.

— Пустяки. Немножко укачало в машине. В моем положении это вполне естественно.

— Я провожу тебя. Отпрошусь у начальства.

— Не надо. Иди работай. Меня Миша проводит. Мне уже лучше.

После обеденного перерыва Нина Кондратьевна и Полуянов вместе вошли в комнату и увидели, что верстак застлан чистой бумагой, а на нем на тарелке лежат штук двадцать пирожных. Это Митя сбегал на Большой проспект, туда и обратно шесть трамвайных остановок за пять минут.

— С чего это? — удивилась Нина.

А Митя рухнул перед ней на колени, руки скрещены на груди.

— Богиня! Яко мелкая инфузория припадаю к стопам твоим, рыдаюче и моля: пощади! Ибо не было злого умысла во всем содеянном, а токмо по глупости, младенца годовалого недостойной, и потому еще молю, хулу всякую на себя изрыгая: пощади!

— Да пошел ты! — отмахнулась Нина Кондратьевна, однако угадывалось, что она на Митю больше не сердится.

Ян, не вытерпев, попросил разрешения у Марины Валентиновны и из ее кабинета позвонил Татьяне.

— Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо, — спокойно ответила Татьяна.

Когда он вернулся в комнату, гражданка Волкова внимательно и с особым интересом посмотрела на него.

— Митька, конопатенький ты мой! Как оттрепала бы я тебя, ух! — потерла кулак о кулак, показала, как это сделала бы. И трахнула Мите кулаком по спине.

— Ты в следующий раз предупреждай, мать, а то могут все пломбы вылететь.

— Конопулька моя!..

После обеденного перерыва, составив отчет по командировочным расходам, Антон Васильевич понес его на визу к главному конструктору Тучину. Тучин встретился ему на лестнице. Увидев Антона Васильевича, остановился на площадке, поджидая.

— Ты ко мне?.. А ты, Коля, встань, постой, — обратился он к безусому пареньку-охраннику, который, зная манеру Тучина, и так уже давным-давно стоял, освободив стул, по громкому дыханию угадав, что идет именно Тучин, хотя тот находился еще двумя этажами ниже. — Вот так-то, — назидательно ворчал Тучин, усаживаясь на стул и отдуваясь. — Потому что это не твое место, а мое. Не мне, старику, бегать по этажам, а тебе. Мне сидеть вот тут, проверять пропуска. Ваш пропуск! — требовал Тучин у проходящих, хотя и так знал каждого и его знали все. Опытный специалист, лауреат Государственной премии, Тучин по возрасту должен был находиться на пенсии, но руководство института уговаривало его повременить, обещая, что он работает последний год. Так длилось уже несколько лет.

— Ну чего там у тебя? — отдохнув, поднялся Тучин, взял Антона Васильевича под руку. — А, это не ко мне, — войдя в комнату, кинул отчет на стол к Сибирякову, которого Антон Васильевич уже знал. Столы Тучина и Сибирякова стояли так, что Тучин и Сибиряков сидели лицом друг к другу. — Вот, Мариаша, подпиши. Можешь не проверять. Это такой ас в бумагах, нам с тобой не чета. Ни один комар носу не подточит. У Антоши учиться надо! А это теперь мой заместитель.

— Еще не совсем, — сделал Сибиряков губы узелком, словно бы пококетничал немного.

— Изба у мужика на Селигере, — гудел Тучин, пока Сибиряков визировал Антону Васильевичу отчет. — Хочешь поехать с нами на рыбалку? У тебя ведь отгульных дней полно. Возьмем его, Мариаша?

— Я чего, пожалуйста. Нам не жалко. Только напрасно съездите. Ничего не поймаете.

— Почему же не поймаем? — удивился Тучин. — Ты поймаешь, а мы не поймаем?

— А вот так. Рядом будете сидеть и не поймаете.

— Что ж, рыба паспорт с местной пропиской спрашивает?

— Нет. Но у всех местных ловится, а вы — не поймаете.

— Это уже интересно! Ты меня заинтриговал! — завозился Тучин. — Теперь я обязательно поеду. Поедем, Антон? Откладывать не будем. Сегодня же.

«А что, действительно?.. — подумал Антон Васильевич. — Сколько лет не был на рыбалке! Когда опять доведется!»

Дни отгульные были. А кроме того, у него имелся тайный умысел: поговорить с Тучиным и Сибиряковым, как они относятся к очередной затее Марины Валентиновны.

И, поразмыслив, он согласился.

Поезд уходил за, полночь. По аналогии с таким же тихоходом военных лет его в шутку называли пятьсот-веселым. Он останавливался у каждого столба. Выглянешь в окно — и строений рядом никаких нет, хоть бы какой-нибудь сарай, только лес на обе стороны. Поезд постоит-постоит, вроде бы повздыхает в раздумье, и снова заскрипят вагоны. Слышно, как где-то в бачке хлюпает вода.

— За это время до Владивостока можно долететь. Ну, Манечка, и место ты для дачи выбрал! — ворчал Тучин.

— Ничего, успеем. К утренней зорьке попадем — и хорош. Наша рыба от нас никуда не денется.

Казалось, на остановках никто не выходит. Но вагон постепенно пустел. Наконец вышли и они.

И оказались в каком-то ином, позабытом мире. Где-то далеко постукивал дятел. Трещала сорока.

Они пошли черемуховой рощей. Прежде Колюзину приходилось видеть три-четыре, ну, положим, десяток черемух рядом, но вот столько, чтоб на полкилометра одна черемуха, он видел впервые. Деревья высоченные. И вся черемуха цвела. От земли, где ветки стлались по тропе, до верхушек на десятиметровой высоте. Тропка, словно снегом, засыпана лепестками цветов. На ней остаются темные следы. Висят блинки паутины. Вся черемуха благоухает. Какая-то сказка, сон.

— Ты что ж, Мариан, скрываешь такое чудо от людей? Сюда на экскурсию возить надо. А ты… — ворчал Тучин.

— Пришли, — сказал Манечка.

Они вышли за черемуху и увидели… И по рассказам Сибирякова Антон Васильевич представлял, что у того домишко маленький. Но то, что увидел, поразило и его. Некая избушка на курьих ножках. Окошко заткнуто тряпкой. Вдоль стен — крапива высотой до крыши, прошлогодний высохший малинник.

— Да я в нее и не влезу! Это все равно, что слона загнать в телефонную будку, — проворчал Тучин. — Ты куда меня привел, Манечка?