Павел Васильев - Турухтанные острова

Виталий пошел их провожать. В кассе билеты на курьерский поезд не выдавали, поэтому пассажиры спокойно прохаживались по платформе. Когда поезд остановился, двери во всех вагонах отворились. Проводники высыпали на площадки, деловито протирали поручни. Следующая остановка — город. Екатерина Степановна в душе посетовала, что отпустила такси, полагая, что они в этот состав уже не сядут. Выручил Виталий.

— Подождите-ка. — Подмигнул одной проводнице, полной, в короткой юбке, с толстыми коленями: — Здравствуй, слоник. Ты меня узнаёшь? — А дальше последовало: мур-мур. Виталий кивнул на стоящую за его спиной троицу: — Заходите.

Екатерина Степановна, Антон Васильевич и Тяпа устроились в ближнем, оказавшемся свободном купе.

— Ладушки. Сейчас будете пить чай. А пока побалуйтесь немножко. — Виталий, зашедший вместе с ними в купе, положил большой пакет с яблоками.

Приехав в город, прямо с вокзала Екатерина Степановна позвонила в справочное в роддом. И ей сказали, что завтра дочь выписывают. От телефонной будки до Антона Васильевича с Тяпой Екатерина Степановна бежала.

— Они выписываются завтра. А у нас еще масса дел. Хорошо, что успели.

Дома Антона Васильевича ждала записка:

«Срочно зайдите в институт. Головань».

— Ну, опять мыс Шаман! — сказал Антон Васильевич Екатерине Степановне. Другого предположения у него не было.

Татьяну из роддома встречали Ян и Мишаня. Ян встал еще полшестого, прибрал квартиру, сбегал на рынок, купил цветов, лучших, которые только продавались. Он опасался, как бы не подвел его Нескучаев, но тот заехал раньше условленного срока.

И вот теперь Ян выжидал в вестибюле, а Нескучаев прогуливался по тротуару возле своей машины, на заднем сиденье которой лежал плюшевый Мишка; посматривал на другие машины, которые пристраивались позади вдоль тротуара: «Что им, больше места нет?»

В ближайшем такси сидели худощавый мужчина, стриженный под бобрик, в поблескивающем, какого-то редкостного алюминиевого оттенка костюме, и женщина в цветастом ярком полушалке, при крупных, в виде полумесяца, золотых серьгах. Из такси вылез парень двухметрового роста.

— Тяпа! Тяпа! — что-то хотела сказать ему женщина, но парень лишь чуть замедлил шаг, и это означало: «Ну что еще надо?»

Женщина промолчала. Привезший их шофер улегся грудью на баранку, всем своим видом показывая, что готов здесь ждать хоть до морковкиных заговен.

Мишаня посматривал то на дверь, в которую ушел Ян, то на часы. Конечно, можно бы там и несколько побыстрее. Впрочем, спешить некуда.

Встречающих отцов в этот раз набралось много. Большинство из них, как и Ян, нервничали. Как только появлялась медсестра, устремлялись ей навстречу. Не впервые присутствующие здесь ждали спокойно, как ждут своего вызова в парикмахерской. Те, что прохаживались по комнате, успели между собой перезнакомиться. И оказалось, что из всех них только у Яна сын, у остальных — дочки. А у одного верзилы даже двойняшки.

Его и вызвали первым. Он ушел нагруженный такими кульками, что едва их утащил.

Ян, оглядываясь на дверь, из-за которой выходила медсестра, успел заскочить в соседнее справочное отделение. И здесь, в ящике-картотеке, на свое имя нашел записку, которую опустили, наверное, вчера, после его посещения. Татьяна не знала, что подобную записку он получил чуть пораньше, и послала еще одну.

«Папулька! Завтра выписываемся! Мальчик похож на тебя. Глазки такие же. Волосенок еще нет. Только вот ест плохо. А когда несут, я уже знаю, что это он. Ворчит басом. А так тихий. Не скучай. Скоро будем дома. Целую тебя, роднулька».

В помещении папаш становилось все меньше. Процедура была отработанной, одной и той же. Сначала за дверью слышался детский плач, оттуда появлялась медсестра со свертком на руках, спрашивала, кто папаша такой-то. Папаша быстренько подбегал, и она, поздравив, жала руку, передавала сверток.

Наконец Ян в помещении остался один. Медсестра ушла и находилась за дверью почему-то долго.

Нервничал не только Полуянов, нервничал и Нескучаев. «Что он там, не может побыстрее? Вот недотепа!»

Верзила-парень вернулся с двумя свертками, вклинился на заднем сиденье между мужчиной и женщиной. Его жена села рядом с шофером, охорашивая и стараясь не помять букет цветов. Женщина сразу же заглянула в оба одеяльца.

— Одна — вылитый Тяпа! — объявила она. — А другая — в дедушку. Ну просто — копия.

— И штаны сардельками?

— Что? — не поняла женщина. В такую минуту она не восприняла подобного юмора.

«Вот недотепа так недотепа! Вклинился бы там где-нибудь без очереди!» — топтался у своей машины вконец извёвшийся от ожидания Нескучаев.

Но вот за дверью, за которой скрылась медсестра, послышался плач. Да такой басовитый, сразу угадывалось: мальчик.

Медсестра вынесла кулечек, самый маленький из всех, которые до этого выносила.

— Полуянов!

Но Ян молчал. Ведь Татьяна сообщала, что сын крупный. Три двести вес и ростом пятьдесят один сантиметр. А этот кулек такой крохотный.

— Полуянов! — повторила медсестра. — Папаша Полуянов здесь или не пришел?

— Да, да. Это я.

— Свою фамилию забыли?

Он принял от медсестры сверток, не зная, как его держать, чтобы не сделать младенцу больно и в то же время не уронить его. У Яна от напряжения онемели руки.

Наконец вышла Татьяна. Торопливо подбежала к нему. Он поцеловал ее, передал цветы. Она сунула букет, как веник после бани, себе под руку, забрала от Яна сверток. И Ян почувствовал в первый раз в жизни, что он теперь для нее на втором месте, на первом — сын.

Нескучаев распахнул перед Татьяной дверцу машины.

— Ой какое чудо! — воскликнула Татьяна, увидев плюшевого медвежонка. — Нескучаев, дай я тебя обниму и поцелую!

— Ты сначала проверь, тот ли малыш, не подсунули ли кого другого по ошибке. Привезешь домой, а это — дамочка. Хо-хо-хо! И тебя, лопоухий, дай я еще раз обниму. Потом мне объяснишь по секрету, как надо действовать, чтоб были парни.

Когда садились в машину, Яну показалось, что из салона соседней отъезжающей машины ему помахали. Он оглянулся и увидел, что оттуда на него смотрит Антон Васильевич. Символически жмет руку.

— Сын?

— Сын! — с гордостью ответил Ян. И, не вытерпев, приподнял уголок одеяла, заглянул:

— Чибис мой маленький!..

Сколько лет прошло с той поры, как великим Лесковым написан «Сказ о Тульском косом левше», многое изменилось за это время, и не та теперь современная «кузня», не те умельцы-кузнецы, но еще что-то сохранилось в их работе, пусть не в прежнем, но узнаваемом виде. Что значит классик, подметивший особенности, не изменившиеся и за сотню лет! Об этом думал всякий раз Антон Васильевич, находя что-то хоть отдаленно, условно напоминающее изложенное в сказе. Об этом же он подумал и сейчас.