Ольга Трифонова - Закон Паскаля

Женщинам после ответа Полины разговор стал неинтересен. Снова чужая. Полина сердилась на Василия, что испугался, решил замять, а зачем заминать, специально сказала честно, всегда говорила честно, только с этого настоящий разговор и начинался. Но он уже дальше, настырно:

— Меня попрекать нечем. Мне теперь уже ничего не страшно, я на винзаводе выстоял. Там спирт в грелке выносили, на пуговицу вешали под ватник. Вечером примет, утром воды выпьет и опять пьяный. Решил я уйти, пока таким забулдыгой не стал. Товарищи отговаривали: мы тебя поддержим, если что. И начальство отговаривало: ты, говорит, Василий Иванович, ты герой настоящий, мы это ценим, — Василий фыркнул, — тоже мне геройство! Из такой бездны поднимались, а это уж… — и замолчал, замялся. Не слово подыскивал, а снова вырвалось нечаянно потаенное, спохватился. Пауза затянулась.

— …Ерунда это, — сказал тихо, — все равно ушел, ну его, этот спирт, к лешему.

— Не говори, — грустно возразила черноглазая Надежда, — это и есть самая страшная бездна, страшней нет.

— Так ведь… — начал Василий.

— Все! — старшая, упершись руками в колени, поднялась, распрямилась тяжело. — Давайте аппараты подтаскивать, пора, вечером наговоритесь, — пауза, вопросительный взгляд на подруг, те вдруг заспешили в боковушку, и тогда старшая, не Василий, а она Полине:

— И вы, пожалуйста, приходите, если интересуетесь.

— Да, да, — подхватил Василий с облегчением, — поездим немного и в курене соберемся, они как раз и освободятся. А ты на плац к пяти приходи.

Но когда вышла на плац, не увидела привычной сгорбленной фигурки на нем, не услышала радостных криков Сережи. На тропе не было следов копыт. Но у конюшни с радостью заметила двоих. Сидели на кубах спрессованной соломы.

— Чего унылые такие? — окликнула весело сзади.

— Седла не дают, — мотнул головой Василий в сторону конюшни.

Там, в проеме двери, маячила высокая фигура.

— Кто не дает? — спросила тихо Полина.

— Николай. Старший конюх. Злобится. А на что злобится? Мы, что ли, виноваты, что Мишку вздуло.

— Гнездо мышиное съел, точно говорю, — высказал Сережа свою любимую версию.

— Может, мне попросить? — нерешительно предложила Полина и отступилась тотчас: — Хотя скоро темнеть начнет, пока оседлаем…

В движениях старшего конюха даже отсюда чувствовалась злая решимость.

— Все ему мало, — пожаловался Сережа, — и дров мало накололи, и конюшню убрали плохо, и макароны не те принес…

— Ты что, в магазин для него бегал?

— Ага.

— И дрова колете для него лично?

— Это за катание.

— Да ладно, — сердито сказал Василий, — чего ты.

— А ничего, — окрысился Сережа злым зверьком, — он все характер показывает, а нам — молчи.

— Чего расселись! — крикнул от порога конюх. — Коня кто валить будет?

Сережа и Василий вскочили тотчас, заспешили на зов с готовностью.

— Подожди здесь, — на бегу крикнул Василий.

Полина села на куб, поджала ноги, чтоб не замерзли, приготовилась ждать, долго и терпеливо. И хотя ей очень хотелось поглядеть, как валят коня, боялась попасть на глаза злому конюху, чтоб не усугубить вину Сережи и Василия.

«Как быстро-то, оказывается, спесь слетает, — смеялась над своей осторожностью, — вот уже старший конюх для тебя начальство. Бытие определяет сознание».

В конюшне происходила суматоха, метались тени. Проскочил Василий в кладовку и тотчас назад с какими-то ремнями. Снова появился в проеме двери, лил в ведро молоко, потом сосредоточенно что-то из бутылки. Глухой топот, дикие окрики конюха свидетельствовали о неравной борьбе. Тонко и звонко заорал Сережа:

— А ну, стой! Стой, черт косматый!

Василий с ведром ринулся к ним. Топот стал дробнее, конь хрипел, фыркал, голос конюха обрушился длинной тирадой чудовищного мата.

— Да лей же в пасть, — прокричал сдавленно, задыхаясь от усилия, — ну, падла, ну, скотина уродская, стой!

Свист плетки глушился мягким, живым. Зазвенело ведро.

— А, дурак старый, — яростно взвился конюх, — все испортил, недотепа блаженный!..

Василий выскочил из конюшни с невероятной прытью, следом, втянув голову в плечи, Сережа.

Не успели добежать до Полины, вскочившей испуганно навстречу, как вслед полетело и шмякнулось в навоз полено, и конюх заорал от двери:

— Урод, никому не нужный, только сунься, я тебе покажу седло, я тебе катанию с дамочками устрою такую, ввек не забудешь!

Увидев Полину, замолчал, стоял, широко расставив ноги в галифе, дышал запаленно.

— Бешеный. Плеткой по руке саданул нарочно, — пожаловался Василий, горестно разглядывая темный рубец.

Сережа боком прижался к Полине, как испуганная собачка ищет защиты у хозяина. Он был без шапки, ватничек облит молоком, почему-то остро пахнущим ихтиолкой.

— А ну, идите, прибирайтесь, — скомандовал конюх уже спокойнее.

Василий и Сережа глянули друг на друга, боясь ослушаться. Они все же не могли заставить себя вернуться в конюшню, чтоб снова оказаться там, рядом с Николаем.

— Идите, чего замерли, нагадили, неумехи, так прибирайте, — повторил приказ конюх.

Решение взяла на себя Полина.

— Пойдемте, я с вами.

— Нет, нет, — всполошился Василий, — не ходи, он выражается.

— Да я уж слышала, — усмехнулась Полина и пошла впереди. Сережа, все так же касаясь ее плечом, — рядом, Василий чуть поодаль, осторожно.

Николай, казалось, был удивлен. Молча отстранился, пропустил в конюшню. Был он худой, длинноносый и жилистый мужик, удивительно аккуратный с виду. Опрятный, выбранный по росту ватник застегнут на все пуговицы, синие офицерские галифе заправлены в ладные хромовые сапоги, в руке новенькая плетка. Полина покосилась на нее, спросила небрежно:

— Что это вы так нагайкой своей размахиваете неаккуратно?

Испуганной мышью скользнул в темноту, туда, где дышал тяжело конь, Василий. Сережа вслед.

Завозились в деннике, переговариваясь тихонько. Николай медлил с ответом, глядел прищурясь. Сапоги его блестели жирно, резкой тонкой чертой отделял смуглую шею от ворота гимнастерки край белого подворотничка.

— А вы, собственно говоря, кто такая будете, позвольте узнать? — поинтересовался с наигранным подобострастием.

— Отдыхающая.

— Ах, отдыхающая! — фальшиво умилился Николай. — А скажите, товарищ отдыхающая, если конь от вашего баловства на льду порвется, кто платить за него будет? Блаженный у нас как амбарная мышь богат…

Полина видела таких и манеру эту противную разговора знала, терпеть ее не могла.

— Вы будете платить, — сказала спокойно. — Вы же материально ответственное лицо. Да и знать должны, что коней ковать полагается.

Но он молодцом себя вдруг показал, сдержал первое бешенство, уточнил спокойно: