Ольга Трифонова - Закон Паскаля

Саша спокойно разглядывал дом, голый яблоневый сад. «Их он тоже видит, какие они есть, — с знакомой неприязнью подумала Полина, — и меня, спускающуюся с крыльца».

Видно, после вчерашней выпивки выглядела неважно, глянул коротко, отметил все: мешки под глазами, бледность, отекшие веки.

За это назло ему выключила радио. Саша мог слушать непрерывно все подряд. Он покосился и чуть поморщился, совсем чуть-чуть, от дыма ее сигареты. Первой, утренней, самой приятной. Полина нарочно не спрашивала о дороге и как доехал. Молчание. Аккуратно спустился по посыпанной песком дороге на мост через пруд. Объехал ком замерзшего снега. Впереди поворот и маленькая фигура маячит у автобусной остановки. Полина с ужасом узнала Василия. Куда его несет в такую рань! Придется остановиться, предложить подвезти. Ему явно по пути, стоит на той стороне шоссе. Но невозможно. При Саше невозможно. Брать с Василием другой тон — неестественно и неправильно, а тот, что установился у них, удивит Сашу, еще бог знает что подумает. Ничего, обойдется, собрался, наверное, в Рузу в ветеринарную аптеку, три остановки всего, и автобусы ходят часто. Хорошо бы не увидел. Но увидел, узнал, сделал несколько шагов, рукой взмахнул неуверенно, неопределенно: то ли приветствовал, то ли машину останавливал. Саша даже не притормозил, мало ли чудаков на обочинах голосуют, и сразу газку.

Ох, как жалела, как презирала себя, на Саше злобу срывала всю дорогу до Москвы, приказывая жестко: «Да не тянись ты, обгоняй, чего ты осторожничаешь?!»

Саша еле сдерживался, даже огрызнулся один раз: «Здесь знак был, а права у меня одни».

В министерстве сразу навалилась тысяча дел, звонки, звонки, бесконечные посетители, но что бы ни делала, с кем бы ни говорила, не оставлял привкус, вроде того, что был, когда болела печенью. Хотела уехать вечером же, но к концу дня вызвали назавтра в Госплан, пришлось отложить. Дома Ленька и Борис дулись друг на друга. Не поделили очередность хозяйственных забот. Результат — в раковине гора грязной посуды, в холодильнике заветренный кусок докторской колбасы, вскрытые банки недоеденных консервов. На крышке пианино, на столе можно расписаться на пыли. Молча обошла квартиру, они следом, препираясь и сваливая вину друг на друга. Когда обернулась резко, увидели ее лицо, замолкли на полуслове. И в разные стороны: один на кухню к раковине, другой в коридор за тряпками. Полина оделась, спустилась вниз в гастроном. Пока отстояла очереди, отошла. Даже сгущенки купила, чтоб сварить Леньке любимую тянучку. В конце концов они же не виноваты, что сподличала с Василием, а грязь — это естественно, на то и мужики.

До позднего вечера стирала, лучшая психотерапия. Полина не держала домработницы: не терпела чужого человека. Да и опыт показал, что угодить ей трудно, все не так, все неловко, не споро. Самой лучше. Она любила домашние хлопоты то ли потому, что бессознательное женское естество отстаивала, то ли думалось лучше за возней нехитрой.

В Госплане давно застопорившееся вдруг решилось быстро и как-то ладно, к обоюдному удовольствию. Помогла подготовка к докладу. Полина очень четко видела ситуацию на заводах, возможности министерства, знала, кому и что поручить, и покладистость ее, и трезвая смекалка обезоружили приготовившегося к долгим распрям заведующего отделом.

В вестибюле встретила начальника стройки, знакомого еще по якутской ее жизни. Шел вальяжный, румяный, в роскошной ондатровой шапке. Удивила его страшно: не о делах, не о плане заговорила, а насчет полушубка романовского и шапки хорошей. Попросила прислать: «У вас ведь на базе всегда есть, как сейчас помню».

Пошутил: считать взяткой или нет.

— Я ведь за деньги, какая взятка!

— За деньги всякий может, а ты достань поди. У меня вот тоже фонды есть на подстанции в морозостойком исполнении, а где они?

Потом предложил уж совсем несуразное:

— Ты сегодня вечером как? Может, увидимся, посидим, поболтаем, вспомним молодость, я тогунка привез, сила.

Знала, что бабник ужасный и деловой как черт, а все же приятно было, значит, еще не совсем вышла в тираж.

— Нет, не получается. Я ведь в санатории. Прямо отсюда в министерство на часок и назад — на лоно природы.

Не огорчился ничуть и по ассоциации немудреной:

— Теплый стан — где это, далеко отсюда?

— В гостиницу не решаешься, — засмеялась Полина. — Мундир бережешь? Теплый Стан отсюда как от поселка до рудника.

— Рудник, считай, уже с поселком слился, — сказал серьезно, оценив, что переменила тему, и интонацией хваля за это.

Но не вышло ей вернуться на лоно природы, к работе приятной, к развлечениям нехитрым. Застряла на неделю в Москве, потом поездка с делегацией ответственной за рубеж подоспела. Только и оставалось времени, чтоб съездить, забрать вещички да попрощаться с Василием.

Одетая по-городскому: в шубе, в высоких сапогах — пошла знакомой дорогой в деревню. Когда, ступая аккуратно, глядя под ноги, чтоб не испачкать в навозе сапоги, обогнула коровник, остановилась, выбирая дорогу посуше, и увидела курень — даже сморгнула по-детски, не веря глазам.

Единственное оконце сияло радостной чистотой стекол, зеленой краской был обведен аккуратно наличник, а вокруг чисто вымытого крыльца, по дорожке, ведущей к будке Пальмы, посыпано алым, мелко битым кирпичом. И Пальма, взобравшись на будку, стоит гордой степенной собакой, охраняющей зажиточный дом. Даже хвостом виляет слабо, неуверенно, видимо не решив еще, как полагается вести себя такой важной собаке при виде знакомых. Василий в чистой белой рубахе сидел у окна и пил чай. Аккуратно подстриженные волосы уже не свисали неопрятными космами на воротник, ватные брюки будто только что со склада. Клеенка блестит лаково, и над краем отмытой сахарницы высится искрящийся белый холмик песка как символ чистоты и изобилия, царящих отныне в доме.

«Вот попрощаться зашла, не вышло у меня с отдыхом», — хотела сказать легкое, приготовленное заранее, а сказала другое, ненужное:

— Ты извини меня, Василий Иванович, что не захватила тебя, очень торопилась.

Высоко приподнял редкие брови:

— Когда? Не помню что-то, — прихлебнул из блюдечка.

На Полину смотреть избегал, но видом степенным словно призывал вглядеться внимательнее в него и в новую, непривычную чистоту своего жилья. Полина поняла это.

— Хорошо как у вас, — похвалила с усилием.

Что-то в необычном порядке его жизни, в новой повадке хозяина неожиданно огорчило ее, вызвало чувство утраты. И это «не помню». Топталась неприкаянно на пороге, Василий сесть не приглашал, а у нее в кармане шубы таилась бутылка дорогого коньяка, что на посошок ему оставить хотела.

Но теперь вынуть ее, поставить на стол казалось невозможным.