Арнольд Каштанов - Коробейники

«Понимаете, Юра, горящие заказы не только у меня, но и у По­лины. У нее даже подруга из Одессы никак металл не получит. Хоть Полина ей обещала. Полина на все просто смотрит. А я так не мо­гу. Понимаю ведь, что человек не свои деньги тратит, что завод по той или другой статье ему худо-бедно сотню выделяет. Но не могу. Неприятно. Да и не у всякого можно: возьмешь конфеты, а он по­том шум поднимет. Или вдруг сорвется что-нибудь! Вон как по за­казу Нижнего Тагила. А сейчас горящих заказов у Полины собра­лось больше, чем у меня. У меня три, включая ваш, у нее семь или восемь. Так что хромистая сталь, когда пойдет, может попасть к ней. Вы меня понимаете?»

Улица кончилась. Впереди росли кучкой несколько высоких бе­рез. К одной из них была привязана белая коза. Вплотную за де­ревьями начинался обрыв к старице реки. За ним на другой стороне белели пятиэтажные дома микрорайона. «Там я живу»,— сказала Ирина Сергеевна. Она подошла к березам. «Устала чего-то сегодня. Давайте посидим». Сели на траву против солнца. Правее, в квартале от них был бетонный мост через старицу.

«Десять минут посидим, хорошо? Вы ведь не спешите? У меня гости сегодня. У дочери день рождения. Одиннадцать лет.— Покоси­лась, проверяя впечатление.— Вот я какая старая. Одиннадцать лет! Одна тяну, никто не помогает...» Обхватила колени руками, придер­живая юбку. Отворачивалась от солнца. «...демобилизовали за пьян­ство. Устроился на комбинат, две недели поработал, бросил. Привык командовать... А деньги на одежду требует, одеваться хорошо любит, да еще чтоб бутылка каждый день была... Я его прогоню — через неделю назад... Сейчас он у матери в Свердловске... Почему я вам все рассказываю? — Она немножко играла, но не ему было ее в этом упрекать.— Может быть, потому, что вы первый человек, который захотел меня слушать...— Повернулась к нему.— Или вам тоже это все скучно, а?» Ждала ответа. Губы были очень близко. Поднялась. «Ох, пойдемте, Юра».

Молча дошли до моста. Остановились. Облокотясь о перила, смотрели вниз. В луже плескались мальчишки. Наверно, там был ключ, мальчишки быстро замерзали в воде.

«...особенно вечером. Кажется, что внизу река. Как красиво...» Отсюда микрорайон был близко. Дома его стояли свободно, обду­ваемые свежим степным ветром.

«Дайте мне сумку, Юра».— «Я донесу до дома».— «Ой, о чем вы говорите! Чтобы завтра все сплетничали? В нашем городе шагу нель­зя ступить, чтобы не начались разговоры!»

Она взяла свою сумочку, но не уходила, стояла, загадочно по­глядывала на него. «Какой вы, Юра, смешной. Сердитесь на меня?» Он сказал: «Нет». «Если бы вы знали, как мне надоело здесь...» Он молчал. «Надо бежать,— шепнула она.— Дочка ждет. Купила ей туф­ли — недовольна. Хотела ракетки для бадминтона. Туфли, говорит, ты мне и так бы купила. Ребенок... Так я пойду?» Он видел: она ждала че­го-то. Но не догадывался чего. Спросил: «Значит, до понедельни­ка?»— «Приходите, Юра, вечером. Или вы заняты?» — «Чем?!» — «Значит, часов в семь». Ирина Сергеевна назвала адрес, улыбну­лась на прощание и пошла, помахивая сумочкой.В холле гостиницы, как обычно, сидели перед телевизором одес­ситка и Аркадий Семенович. Одесситка вязала. Она была в легкой кофточке и удлиненной юбке. Она каждый день меняла наряды. Аркадий Семенович дремал. В почтовой ячейке лежало извещение: пришла бандероль от матери. Юшков тут же цолучил ее на почте. Кроме пятнадцати баночек крема, в ней оказалось письмо. Мать пе­редавала привет тем его новым знакомым, которым понадобился крем. Юшков усмехнулся. Он подумал, что ему не хватает юмора, и от этой мысли стало спокойнее.

Директриса была одна в кабинете. «Юрий Михайлович, вы та­кой деловой и грустный, это никуда не годится. У нас так не поло­жено». Он положил сверток на стол: «Это вам». Она, недоумевая, дотронулась до бумаги и, начиная догадываться, побледнела. Раз­вернула. Ахнула. Рассматривала белые пластмассовые баночки с ко­ричневыми ободками потерянная и жалкая. Оказалось, она много слышала о женьшеневом креме, но никогда его не видела. Наверно, считала, что он возвращает молодость. Слишком сильные ее эмоции сдвинули смысл его поступка, и Юшкову стало стыдно. Она уже не была похожа ни на школьную учительницу, ни на стюардессу, а просто на пятидесятилетнюю усталую женщину в нелепом парике. Достала деньги. Юшков отказался: «Мне это ничего не стоило». «Как это?» Он черпал все из того же кладезя премудрости: «Каж­дая фирма имеет свои секреты». Но и директриса не могла взять крем, не зная, какой услугой ей придется платить за него. Взмоли­лась: «Юрий Михайлович, в какое положение вы меня ставите? Вер­нуть вам крем я не в силах, а взять просто так не могу». Он пожа­ловался: ему бы ее заботы. А что заботит его? Может быть, она по­может? Да нет... от нее это не зависит... он здесь пятый день и до сих пор не завел на комбинате ни одного полезного знакомства... «Прямых связей, Юрий Михайлович, у меня с комбинатом нет, кро­ме директора и главного инженера. Иногда, когда нужно кого-нибудь устроить получше, они обращаются ко мне с просьбами... Не скажу, что уверена в успехе, но могу попробовать...» Нижнетагилец уже объяснил ему, что директор и главный инженер заниматься простым снабженцем не будут. «Если вы, Юрий Михайлович, захо­тите перебраться в отдельный номер с телефоном и ванной, то, ра­зумеется, в любой день...» В кабинет вошла какая-то женщина, и Юшков простился. Отдельный номер был ему не нужен.

Только у своей двери он вспомнил, что оставил соседа больным. Тот лежал на спине с закрытыми глазами. «Живой?» — тихо спро­сил Юшков. «Нет»,— сказал нижнетагилец. «Может, «скорую по­мощь» вызвать?» «Еще чего. В магазин пойдешь? Купи мне чего-нибудь. И хорошо бы анальгин и горчичники. Потом рассчитаемся. Если не подохну».

Юшков посмотрел на часы и заторопился. В холле по-прежнему сидела неразлучная пара. Одесситка вязала, доглядывая на экран те­левизора. «Вашего соседа не видно, Юра. Не заболел ли?» Юшков объяснил. Она посоветовала: «Надо горячим утюгом погладить».— «Это из-за того вагона, который у него перехватили,— предположил Аркадий Семенович.— На нервной почве».— «Миозит — болезнь про­студного характера,-— возразила одесситка.— Бегал где-то и вспотел. Все-таки возраст».— «Или выпил где-то и вспотел»,— фыркнул Арка­дий Семенович. «Не ехидничай»,— спокойно сказала одесситка, и Аркадий Семенович замолчал.

В магазине Юшков раздобыл только хлеб и сыр, зато при нем привезли несколько ящиков пива, и он рассовал по карманам четы­ре бутылки. Пиво, нижнетагилец оценил: «Лучше нет, чем запивать анальгин».— «Ухожу,— сказал Юшков. Приглашен на день рожде­ния».— «Молодец,- сказал нижнетагилец уважительно.— Придешь — расскажешь».

В начале восьмого Юшков позвонил у двери. Ирина Сергеевна была в нарядном платье. Успела сделать себе высокую, сложную прическу. Именинница с двумя подружками смотрели в спальне те­лефильм. Ее вызвали, чтобы поздравить, и Юшков подарил ей кон­феты и ракетки для бадминтона. Она посмотрела на мать: можно ли открыть коробку? Ирина Сергеевна кивнула: «Угости девочек».