Насирдин Байтемиров - Сито жизни

— Зачем ты приехал?

— Хочу увезти тебя.

— Разве ты ангел, вынимающий души? Теперь меня никто, кроме смерти, не сможет забрать отсюда.

— Ладно, говори что хочешь… Все равно увезу…

— Разве есть у тебя сердце, а? Жестокий ты, Серкебай.

— Теперь я свободен — стану мягкосердечным. Растоплю свое сердце.

— Знаешь ли, что и у меня были родные места?..

— Знаю. У меня тоже…

— Истосковалась я… Печаль одолевает меня, как подумаю о Сон-Куле. Если умру, ты останешься в долгу… Никогда не прощу, Серкебай.

— Разве ты одна — я ведь тоже истосковался. Хочу все увидеть снова… Хочу обойти те скалы, где осталась кожа с моих подошв… Хочу отпробовать воды из светлого родника. Поправляйся скорее! Поедем…

— Захвати с собой Аруке.

— Не говори о ней, Бурмакан. Не говори недостойных слов.

— Раз я сама недостойная, почему мне не говорить недостойные слова…

— Дай твою руку. Помирились, да? Ведь если умрет один из нас… Пришло уже время такое, что обмоет и похоронит другой. Где наши родные? Нас двое… Скажешь, дочери? Но каждая из них — чья-то жена. Мы же с тобой — муж и жена, брат и сестра, родные, друзья, неделимое целое… Я сбросил свой груз. Теперь я раскроюсь. Теперь я, Бурмакан, готов, взяв тебя за руку, пешком пересечь степь. Хватит силы. Я не извел ее всю на работу. Еще осталось… Я думаю так… Все начну заново. Я только теперь полюбил тебя. За то, что всегда слушала терпеливо, за то, что была для меня родным человеком… Любила меня… Это редкость — такая любовь. Я теперь до конца поверил. Кто может ревновать к женщине, которой уже седьмой десяток?.. Никто. А ты ревновала! Значит, правда — есть моя любовь, есть твоя любовь! Я — человек, сохранивший свою молодость. Если захочу, то остановлю время. Если захочу, то не буду стареть, я знаю, можно и не стареть. Я покажу тебе такого человека. Да, есть такой человек — совсем не меняется, не стареет, остается всегда молодым. Позвать? Хочешь увидеть? Ты знала его. Не сейчас — в давнюю пору, когда нужда покрыла ссадинами спину, давила душу. Пусть войдет, а?

— Кто он?

— Смотри!

Вошел Комурчу. Глаза Бурмакан округлились… Не верила сейчас Бурмакан старым своим глазам.

— Комурчу?! Все такой же! Здравствуйте!

— Спасибо, сватья.

— Что, Серкебай? С чего это Комурчу называет меня сватьей?

— Я пришел просить у тебя прощения, повесив на шею ремень. Мой сын с твоей дочерью…

— Жыргалбек, что ли? Это правда? Это твой сын?

— Откуда ты знаешь Жыргалбека? Он самый.

— Сколько тебе лет, Комурчу, скажи?

— Не знаю. Об этом не спрашивают у человека, который живет, не прибавляя себе лета, а если спрашивают, он не может ответить. Я и вправду не знаю, не думай, что притворяюсь. Мне никто не сказал, когда, в каком году я родился. Я ведь только сейчас, когда сам стал отцом, понял, что это такое — мать и отец. Было время, я удивлялся, видя родителей, целовавших своих детей, вдыхавших их запах. Я говорил — почему? Не знал, что запах собственного ребенка — он дороже всего остального мира. Всесильный хан, не имевший детей, оказывается, всю жизнь оставался голодным.

— Сними с шеи ремень, Комурчу! Кому ж я отдам свою дочь, если не отдам твоему сыну! Вот эта девушка уже все мне сказала. Устроили свадьбу в общежитии. Нельзя удивляться поступкам нынешней молодежи, пусть это была их, молодежная свадьба, ими устроенная. Мы справим ее по-другому, по-своему.

— Будут девичьи игры?

— Да. И я заставлю тебя петь, сват Комурчу.

— А что — и спою! Песен у меня больше, чем песка в речной отмели. У человека, нашедшего свою любовь в немолодом возрасте, песен действительно много…

— Посмотри, какое чистое небо.

Это сказал Серкебай.

В чистом небе поет жаворонок…

Это было назавтра после примирения с Бурмакан. Серкебай пришел сюда, в предгорье, вовсе не для воспоминаний о пережитом — просто желая отдохнуть. Но течение мыслей захватило его. Мысли или пение жаворонка? Серкебай ли думал о прошлом, или то пел жаворонок? Как прекрасна песнь жаворонка для тех, кто понимает, кто ценит, слушает со вниманием…

Жаворонок несколько раз встряхнул крылышками, будто вытряхнул на Серкебая все свои песни, опустился, сел на каменный выступ. Песня его была какое-то чудо, теперь же, когда оказался рядом, сделалось видно — обыкновенная серенькая птичка, размером с яйцо, цветом сливается с камнем. И во всем так, а? Как говорится, издалека слушай славу героя, а подойдешь ближе — обыкновенный человек.

Серкебай уже не смотрел больше на жаворонка. Песня жаворонка звучала в его душе. Она вобрала в себя лишь небольшой отрывок, небольшой кусочек из того, что пережил Серкебай. А если жаворонок поведал о жизни, о мечте совсем другого человека, Серкебай? Скажи — кого? Может быть, Комурчу? «Вот настоящий человек. Но нет, не об этом сейчас хочу рассказать. Я хочу сказать о земле. Есть ли глаза у земли? Есть. Она дышит? Да. Очень наблюдательный человек замечает. Земля даже спит, а потом просыпается… Земля иногда плачет, бывает — смеется. О, я не слышал песни нежнее, задушевнее, человечнее, чем песня земли. Земля возносит благодарность, и земля проклинает… Если отдать ей — вернет, не жалея, во много раз больше, а пожалеешь — и она поскупится. Земля постоянно испытывает тебя, проверяет крепость твоих корней. Если ты ляжешь, то усыпляет в своих объятиях. Земля покачивается, как колыбель. Человек перенял у земли характер. Он способен долго терпеть, но когда ему надоест, он рассердится, им овладеет гнев. Так и земля — иногда дрожит в гневе. Ты не серди ее, хорошо ухаживай за ней, не жалей того, что она ожидает, — все отдай, и она воздаст тебе сторицей. Значит, земля все равно как и жизнь… Если жизнь сравнишь с землей — пожалуй, не ошибешься. Жизнь, ты как следует покрутила меня, а? Кидала меня и в болото, кидала на лед — я все вытерпел. Я узнал, я прошел сито жизни… Ель, что моя ровесница, она давно уж засохла. Временами ты, жизнь, била по сердцу большим кулаком, сжимала его, готовая раздавить, пугала меня… А временами ласкала, подобно матери, нежила, целовала. Такая ты — жизнь, соль твоя и сладка, и горька. Я сумел отведать всего… Я научился искать среди горечи сладкое, сумел отделить одно от другого. Если бы жизнь состояла только из сладкого, она б не была интересной. Тогда бы не стало борьбы. А исчезни борьба, и не только сам человек, все способности — даже мысль притупится… Смотри-ка, я ведь совсем ненадолго дал отдых мозгам, оставив работу, решил провести время просто так, отдохнуть — и, похоже, совсем уж расклеился, а? Хуже стал себя чувствовать… Вот как бывает. Так, может, пойти к председателю Кызалаку? Пойти, согласиться руководить народным контролем?

Серкебай спускался с горы. И мысли его опускались вниз, становились ниже. Теперь этот край, предгорье, показался Серкебаю высоким. Пока он был председателем, он смотрел на него сверху вниз, как хозяин, руководитель… Говорил поучающе, смотрел уверенно… А теперь он поглядывал снизу вверх, бессильно, несмотря на то что спускался с горы. И гора взглянула на него с жалостью. Ах, какие глаза у горы, а? Одним своим взглядом поднимет твой авторитет, одним своим взглядом загонит ниже семи слоев земли!