Геннадий Машкин - Открытие

— Надо бы съездить туда самому, разобраться, помочь не только теорией... Но увяз я в своей диссертации, бросить никак нельзя — без фундамента крышу не возведешь!

— А почему бы вам не совместить работу, Илларион Борисович? — спросил Игорь. — По вашим же прогнозам идут поиски на Витиме.

— На неразведанных площадях разве защитишь докторскую? — ответил Журкин. — Кандидатскую — туда-сюда, а докторской нужен прочный фундамент...

И он стал распространяться о том, сколько докторская диссертация «съедает» материала, какие регионы обязана охватывать такая работа, какие прогнозы должны исходить из нее.

Игорь взглянул на часы — стрелки подвигались к одиннадцати.

— Я вас, по-видимому, задерживаю, любезный. — Журкин, не глядя, расписался в зачетке и протянул ее Игорю. — Совсем забыл, что грядет Новый год. Извинения прошу за свою забывчивость. Впрочем, это не забывчивость, а равнодушие к праздникам. Прожил свою жизнь, и праздники кажутся теперь на одно лицо. Даже скучаю, когда наступает выходной день. Ах, старый песочник, совсем забыл, что у вас сегодня, по всей вероятности, намечается пирушка. Ждут вас, поди, да на другом конце города?

— Мы с ребятами из нашей группы будем праздник встречать, — сообщил Игорь. — В общежитии.

— А я за работой не заметил, как всех родственников растерял, друзей, жену и знакомых, — сказал Журкин. — Даже не знаю, к кому приткнуться. Отдыхать, наверно, пойду.

— А хотите с нами? — предложил Игорь и затаил дыхание.

— С вами? — почесал Журкин серый висок чубуком трубки.

— В тесноте, но зато с молодежью, Илларион Борисович! — горячо настаивал Игорь.

— А действительно, — сдался Журкин, — почему бы не посидеть с такой молодежью за рюмкой вина?

— Ребята будут рады, — сказал Игорь, помогая Журкину надеть пальто.

— Кажется, совсем недавно сам был первокурсником, — заговорил Журкин, когда они вышли из кабинета в полутемный коридор. — А вот уже и Дед Мороз — Красный нос.

— Вы бодро выглядите, — горячо возразил Игорь. — Вы еще и докторскую защитите и академиком станете...

Он схватил с подоконника в коридоре свое полупальто — «москвичку», оделся на бегу и догнал Журкина у входных дверей.

— Нет, любезный, жизнь была у меня не та, чтобы сохраниться, — сказал Журкин, поднимая свой серый каракуль. — Такая сложная, что и не приведи господи. А уж до академии едва ли добраться... Не помереть бы кандидатом...

Игорь двинул дверь, и они вышли на звенящее цементное крыльцо. Морозный воздух ударил круто в самый дых. Но Журкин продолжал свой разговор и постепенно перешел к воспоминаниям.

Чтобы слышать все до единого слова, Игорь шел шаг в шаг рядом с доцентом, и тени их на искристой дороге соприкасались. Журкин вспоминал и раньше на лекциях отдельные эпизоды своей жизни. Но такой подробный рассказ едва ли другой кто слышал из уст старого геолога. Видно, за целый день надоели ему учебные разговоры, к тому же повстречал он человека с золотого Витима, и наступил конец длинного трудового дня, и затронутая тема в последнем зачете взволновала старика, и новогодняя ночь подталкивала к исповеди.

Журкин рассказывал о себе. Скрипел дорожный наст, сияли окна, блестел оледенелый асфальт, и сказочно искрился пышный иней на деревьях, особенный, сибирский, иркутский куржак. В этом обрамлении рассказ Журкина звучал особенно убедительно, потому что жизнь его проходила в сибирской стороне.

Илларион Борисович родился в Иркутске в многодетной семье священника. Юнцом закончил духовную семинарию и был послан настоятелем церквушки в село под Братском. Оказавшись среди охотников, пристрастился к тайге. Выходил частенько в тайгу, собирал травы, коренья, минералы, жуков и бабочек. Воздыхал над необычайной красотой тайги, гор и рек. Размышлял о щедротах, ниспосланных господом богом на землю в виде сибирского леса, земли, руд, зверей, птиц и рыб. И прикидывал, как научить человека использовать эти щедроты на свое благо. Ибо прозябает род людской в темноте, нужде, голоде и лишениях. А не видит, словно слепец, щедрот господних.

И однажды, мысля такое, наткнулся батюшка на глыбу тяжелой железной руды. Смекнул, что значит железная руда для этой глуши, и с куском магнетита отправился в Иркутск. И завертелся среди отцов города, духовного своего начальства и чиновников горного отдела.

В конце концов батюшке намекнули, чтобы он не совал нос не в свои дела. И тогда в сердцах решил Журкин сам заняться разведкой. Но догадался, что, кроме Священного писания, надо знать еще кое-какие дисциплины. И отправился в Томск за знаниями.

Он поступил в Томский университет и закончил геологический факультет с отличием. Но тут началась революция, и разведывать железо под Братском Журкину снова не дали.

Его мобилизовал Колчак. И закрутился отец Илларион, горный инженер Журкин, в смерче сибирской войны. И уже совсем расставался с русской землей, уходя с остатками полка в Монголию через Саяны, да случай не дал. Отряд поднимался по рекам, покрытым ледяным панцирем. Под копытами лошадей гудели пустоты во льду. Обозы проваливались в эти ловушки, усталые люди уходили под лед, храпели лошади, разносились крики, мат, перебранка. Отупевшие от неудач люди будили эту заснеженную, хмурую, неприступную горную страну. Страх перед красными частями и партизанскими соединениями гнал разбитый отряд на горные кряжи. А тоска по родной земле заставляла оглядываться назад даже самых отпетых добровольцев.

Но поручик Журкин был мобилизованным. Правда, он понимал, что отличие тут невеликое. Но все же при случае был шанс остаться на русской земле. Журкин понимал, что бочка спирта проложила б ему дорогу назад, на родину. Или горсть золотых монет!

Но где это взять? Ни того ни другого не было у бедного поручика.

С такими мыслями поручик шагал по гулкому льду, мимо скалистых прижимов, сжимающих с каждым днем все больше и больше свои объятия. Журкин глядел по сторонам, мысленно отмечая смену пород, перемежаемость интрузивных пород с эффузиями, выделяя дайки, жилы, следы оруденения. Даже в этом положении геолог не умирал в нем.

И однажды Журкин заметил какую-то соломенно-желтую вкрапленность в полузасыпанной кварцевой жиле. Протер глаза — вкрапленность оставалась на месте.

Сердце его застучало наподобие дятла в сухостоину. Журкин присел будто по нужде, а сам все оглядывал жилу, примечая новые ответвление в золотом прожилке. «Это спасение, — мелькнула мысль в его воспаленном мозгу. Не монеты, но не хуже... Эта цена моей свободы! Здесь же целое месторождение золота!»

Он выждал, пока отряд пройдет. Потом выбрал несколько увесистых кусков кварца с золотом и бросился назад. По вытоптанной дороге бежалось быстрее. Журкину посчастливилось пройти беспрепятственно мимо партизанских отрядов, отступающих своих частей и белочехов. И так он с золотом пришел в Иркутск. Здесь поручик Колчака представился в губревком и вывалил на стол председателя свои образцы.