Анатолий Вахов - Пурга в ночи

— Дело берегового чукчи-охотника Туккая о неуплате налога и взыскании с него пени и штрафа…

— Аннулировать! — сказал Гринчук. — А все, что получено с Туккая, вернуть ему!

— Правильно, — поддержали остальные.

— Туккай болен, — напомнил Берзин.

— Его семья бедствует, — сообщил Куркутский.

— Сегодня же вернуть все семье Туккая, — сказал Берзин. — И помочь ей продуктами.

— Принято. — Мандриков взял очередное дело. — Взыскание с рабочего-угольщика Кузьмина долга в размере шести долларов. Дело еще не рассмотрено, Что будем делать?

— Аннулировать! — решили ревкомовцы.

Это слово все чаще и чаще слышалось в комнате. Быстро росла на правом конце стола стопа просмотренных дел. Работу ревкома прервали возбужденные голоса. В коридоре раздался топот, шум, кто-то заспорил с Еремеевым.

— Что там такое? — Мандриков держал в руках очередное дело.

Ревкомовцы повскакали с мест. Руки скользнули в карманы за оружием. Берзин строительно направился к двери, но она рывком распахнулась, и на пороге выросла пышная копна меха. На красном возбужденном лице Толстой Катьки зло и торжествующе горели глазки. Кабатчица тяжело дышала. Ее могучая грудь ходила, как кузнечные меха. Пронзительный крик оглушил ревкомовцев:

— Что же такое творится? Где справедливость?

За спиной Толстой Катьки люди одобрительно зашумели.

— Что случилось? — строго спросил Мандриков.

— Да он еще спрашивает? — завопила, размахивая руками, Толстая Катька.

— Говорите тихо! — грозно потребовал Мандриков.

Кабатчица моментально сбавила тон и стала торопливо объяснять, боясь, как бы ее не перебили. — Пошла я это к Маклярену кой-что купить, а он по-прежнему за доллар десять наших рублей дерет. Я ему говорю, американскому живодеру, что наша народная власть решила. — При последних словах кабатчицы некоторые ревкомовцы не могли удержаться от улыбки, но это не смутило Толстую Катьку, и она с еще большим пафосом продолжала: — Он мне вот что ответил…

Маклярен брил с полок товары, которые называла Толстая Катька, и складывал на прилавок. Гора чаю, сахару и консервов росла. Толстая Катька прикинула на глаз, что нести будет тяжеловато, и остановила Маклярена, который по ее же просьбе из глубины склада принес большую банку сала.

— Это я потом возьму, — сказала Толстая Катька. — Ну, подсчитай, сколько я тебе должна заплатить.

Маклярен пододвинул к себе счеты и, поглядывая на товары, быстро защелкал костяшками. Работал он, не выпуская из зубов трубки. Толстая Катька с нетерпением ждала, когда он объявит, сколько ей надо платить. Глазки ее блестели от волнения. Сейчас она преподнесет этому молчаливому черту сюрпризец. Маклярен, не вынимая трубки, выдохнул облачко дыма и произнес:

— Шестнадцать долларов и пятьдесят три цента.

— Добавь пачку соли и спичек, чтобы ровно семнадцать было, — попросила Толстая Катька. Маклярен выполнил ее просьбу. Толстая Катька задрала подол кухлянки и долго доставала из длинной штанины кошелек. Маклярен с невозмутимым видом укладывал покупки в большую картонку.

— У меня долларов нет, — сказала Толстая Катька, достав наконец потертый кошелек. — Есть русские деньги. Можно ими?

Маклярен кивнул. Толстая Катька долго мусолила в руках цветные бумажки и выложила несколько на прилавок. Американец пересчитал их и сказал:

— Здесь мало, одна десятая того, что надо.

— Как мало? — взвизгнула Толстая Катька. — Ты что, идол каменный, не знаешь приказа ревкома?

— Приказ ревкома для русских. Я американец. — Его темное лицо было по-прежнему спокойно: — Будешь платить?

— Живодер, спекулянт! Отдай покупку! Я же тебе заплатила!

Она кричала, брызгая слюной. Маклярен взял деньги с прилавка и сунул их Толстой Катьке:

— Уходи!

— Отдай товар! — Толстая Катька орала во всю силу своих могучих легких. Ее голос был далеко слышен. К складу Маклярена, привлеченные криком кабатчицы, стали сходиться люди. Маклярен смотрел на Толстую Катьку мутными глазками, точно впервые ее видел, и попыхивал трубкой. Кабатчица продолжала орать. В двери склада появились любопытные. Маклярен с неожиданной ловкостью схватил ее за плечи, повернул лицом к двери и ударом колена вышвырнул из склада.

— Уби-и-и-и-л! — завопила, не поднимаясь, Толстая Катька, но окружающие хохотали. Убедившись, что ей никто не сочувствует, она с трудом поднялась и набросилась на любопытных:

— Чего гляделки уставили да ржете? Американец вон с вас по десять шкур снимает и новой власти не признает.

Слова Толстой Катьки согнали с лиц улыбки. Она продолжала:

— Ревком по справедливости решил, а он и знать его не хочет. Драли с нас шкуру и будут драть.

— С тебя содрать, еще сто останется, — сказал кто-то, но на его слова не обратили внимания. Несколько человек вошли к Маклярену в склад и тут же вернулись обескураженные:

— Толстая Катька права. Цены прежние.

— Да как же так? — раздались недоуменные голоса. — Выходит, ревком только пообещал. А зачем тогда Громова расстреливали?

— А другие купцы так же торгуют?

— Айда к другим! — Толстая Катька вошла в раж. Она уже была убеждена, что коммерсанты ее обижают и не хотят подчиниться приказу ревкома, который так заботился о ней. Толстая Катька забыла о поручении Бирича. Она размахивала руками. — Айда к русским купцам!

Толстая Катька побежала к складу Бесекерского.

Толпа ринулась за ней. Склад Бесекерского оказался закрытым. Кабатчица метнулась к складу Сукрышева. Тот тоже был на замке.

Людей охватила злоба на коммерсантов, обида за свое полуголодное существование, опасение, что их надежды на лучшую жизнь не оправдаются, Они метались от склада к складу, но все было закрыто, и тогда Толстая Катька повернула к ревкому. Очистив дорогу от Еремеева, рванула дверь в кабинет Мандрикова.

…Толстая Катька перевела дыхание. Мандриков видел, как посуровели лица его товарищей.

— Вы правду рассказали? — спросил Берзин кабатчицу.

— Вот крест. — Толстая Катька мелко перекрестила грудь, а стоявшие за ней закричали:

— Правда! Ваших законов американец не признает, Все по-старому. Опять голодать, а мы-то думали…

Толпа заволновалась. Мандриков сказал:

— Сейчас ревком примет меры. Прошу не расходиться. — И попросил Берзина: — Сейчас же надо пригласить Маклярена и всех остальных коммерсантов. — Стоявшей в двери Толстой Катьке он сказал: — Маклярен будет отвечать перед всеми. Выходите на улицу и ждите их.

Когда за кабатчицей закрылась дверь, Михаил Сергеевич быстро изложил встревоженным товарищам свой план, и они его одобрили. Гринчук предложил:

— А после при всех сожжем все это. — Он указал на судебные дела.

— Мы же все их не прочитали? — забеспокоился Клещин.