Анатолий Вахов - Пурга в ночи

Мандриков умолк. Елена стояла рядом. Новость и просьба Мандрикова были очень неожиданными. Члены ревкома поглядывали на Берзина, близкого друга Мандрикова.

— Скажи ты, Август Мартынович, — попросил Бучек.

Берзин, сидевший у печки — его лихорадило, — встал и, оглядев всех, заговорил чуть сердито:

— Я уже говорил Михаилу Сергеевичу, что я против этого брака. — Елена вздрогнула и направилась к двери, но Мандриков удержал ее за руку. — Причины: Елена Дмитриевна была женой Бирича-младшего, осужденного нами. Правда, она была в незаконном браке, но это дела не меняет. Все ее знают как жену Бирича. Теперь она становится женой нашего товарища Мандрикова. Я всем сердцем желаю Михаилу Сергеевичу счастья, но считаю, что этот союз наносит нашему делу ущерб. Я сказал все.

— Я согласен, — сказал Бучек.

— И я, — присоединился Галицкий.

— Би хэпи! — радостно воскликнул Аренс Волтер и, подбежав к Мандрикову, хлопнул его по плечу и дружески сказал Елене Дмитриевне: — Любить… хорошо… би хэпи.

Исчезла натянутость. Мандрикова и Елену Дмитриевну окружили и стали поздравлять, но Берзин и Оттыргин не подошли к ним.

Михаил Сергеевич чувствовал за шумными поздравлениями и улыбками скрытое неодобрение его выбора, но изменить уже ничего не мог. Он достал из кармана исписанный листок, над которым сидел утром, протянул его Треневу.

— Прочти вслух. Прошу тишины, товарищи!

Тренев, довольный вниманием Мандрикова, начал:

— «Акт. Мы, нижеподписавшиеся, Михаил Сергеевич Мандриков и Елена Дмитриевна Чернец, члены Российской Социалистической Федеративной Советской Республики, настоящим актом по обоюдному соглашению вступили в брачный союз для совместной борьбы за лучшую жизнь, а также делить и невзгоды, встречаемые на пути к лучшему…»

Члены ревкома с удивлением слушали этот любопытный документ. Берзин понимал, сколько пережил Мандриков, чтобы написать его. Он называл ее товарищем по борьбе. Он верит, что Елена Дмитриевна будет достойна и его и его товарищей.

Тренев продолжал читать:

— «Взаимные наши отношения должны руководиться только совестью каждого из нас. По обычному, праву современного человечества будущее потомство должно идти, по линии мужской, для чего Елена Чернец записывается в посемейный список как Елена Дмитриевна Мандрикова. Все вышеизложенное в полном сознании подписываем» [3] Подлинный документ. .

Тренев кончил читать и осторожно опустил листок на стол.

Михаил Сергеевич взял лежавшую около чернильницы ручку и подписал акт. Он протянул ручку Елене Дмитриевне.

Она решительно шагнула вперед и размашисто поставила свою подпись. Взглянув в лицо Мандрикову, громко, чтобы слышали все, проговорила:

— Ты мой муж!

Он с любовью смотрел в ее зеленоватые глаза. От пережитого волнения лицо ее светилось, и она была очень хороша в эту минуту. Члены ревкома, измученные жизнью и непрерывными тревогами, истосковавшиеся по женской любви и ласке, залюбовались ею, а кое-кто просто по-мужски завидовал Мандрикову.

Только взгляд Берзина не смягчился. Он, сжав губы, хмуро следил за происходящим. Он хотел счастья Михаилу Сергеевичу, но эта зеленоглазая высокая женщина не принесет, ему радости.

В ней он чувствовал врага, хитрого, умного врага, который уводил от него друга. Августу Мартыновичу хотелось крикнуть Мандрикову, что это не та женщина, но, взглянув на них, он крепче сжал кулаки. Изменить что-либо он не мог.

— Чтобы акт был законный, нужны подписи свидетелей, — сказал Тренев. — Разрешите мне первому…

Он так подобострастно смотрел на Мандрикова, что тому стало не по себе, но он ответил:

— Конечно, — хотя Мандрикову хотелось, чтобы первой стояла подпись Берзина.

Тренев пригладил ладонями свисающие волосы и старательно вывел свою фамилию. Мандриков поискал глазами Берзина. Августа Мартыновича в кабинете не было. Никто не заметил, как он вышел, и вместе с ним исчез Оттыргин.

Поздним утром Булат и Мохов привели на копи осужденных колчаковцев. Трифон Бирич, Перепечко, Соколов и милиционеры, осужденные за жестокое обращение, всю дорогу шли молча. Они только злобно посматривали на немногочисленных конвойных. Мохов, шагавший рядом с Булатом, шепнул:

— Как волки глядят, того и смотри набросятся.

Булат рассмеялся:

— Куда же они побегут, если нас побьют?

Он оглянулся, и Антон невольно последовал его примеру. Вокруг лежала заснеженная земля, залив, далекие сопки. Они розовели под ярким солнцем. Тени на снегу были фиолетовые. В прозрачном, чистом, накаленном морозом воздухе звонко хрустел под ногами снег. Безмолвие лежало над землей. Антону показалось, что люди непозволительно нарушают его. Булат с удивлением понизил голос:

— Красота-то какая! Только сейчас приметил.

Мохов ничего не ответил. Дальше они шли молча. Когда впереди показались приземистые постройки копей, Булат сказал задумчиво:

— Кто в них живет, тот этой красоты не видит. Эх!

Копи встретили тишиной. Около барака медленно ходил, опираясь на палку, лишь один человек. Он приложил руку к глазам, стараясь рассмотреть людей. Булат помахал рукой, но человек торопливо заковылял к двери и, открыв ее, что-то крикнул внутрь барака. Сразу же из двери стали выходить люди, и, когда арестованные колчаковцы и охрана подошли к бараку, их встречали почти все его жильцы. Вид у них был заспанный и недовольный. Шахтеры угрюмо смотрели на гостей. Булат проговорил в раздумье:

— Сегодня не воскресенье. Чего же они не работают?

Резкий и пронзительный свист разрезал воздух и заставил от неожиданности вздрогнуть. Кто-то из шахтеров узнал Трифона Бирича и издевательски прокричал:

— Нижайшее почтение господину коммерсанту! А где же ваш папочка?

Шахтеры тесным кольцом окружили колчаковцев. Булат, опасаясь, что они могут расправиться с арестованными, пояснил:

— Ревком прислал их, чтобы вы обучили уголек рубать и чтобы они себя прокормили честным трудом.

— Это дело, Булат, — выступил вперед Харлов.

К Александру подошло еще несколько шахтеров. Харлов оглядел колчаковцев.

— Силенка у них есть. На харчах добрых были.

— Наши харчи жрали! — выкрикнул кто-то. — Только им мякиш с маслицем доставался, а нам корочка, что рот драла.

— Не будет теперь этого, — заверил Булат. — Всем будет по справедливости. Где людей поместим? — Булат обратился к Харлову. Он всегда выделял старого шахтера, как человека серьезного и авторитетного среди шахтеров, и сам себе ответил: — Со всеми. Чтобы на глазах были, не шушукались.

— Думаешь, могут еще жало выпустить? — Харлов изучающе смотрел на колчаковцев. — Не до конца вырвали?..