Анатолий Вахов - Пурга в ночи

— Зачем же? — Стайн не проявил к словам Свенсона особого любопытства. — Кто же тут будет вести ваши дела?

Но Малков насторожился. За словами Свенсона всегда скрывалась прибыль. Лампе в изумлении уставился на своего хозяина. Олаф ему ни слова не говорил об этом, хотя они весь день провели вместе.

— Лампе живет поблизости от Мартинсона, а тот от Лампе, — весело начал Свенсон. — А эта близость опасна им обоим. Она так и манит продать лучшие меха помимо моего склада.

— Попались, Лампе! — захохотал Стайн.

— Пусть торгует в Ново-Мариинске, — торопился Высказаться Свенсон. — А Маклярен будет здесь.

— Что же вы, полмесяца будете за агента? — удивился Малков.

— Зачем же? — Свенсон старался говорить прежним тоном. — Склад полмесяца постоит закрытым. Я завтра уезжаю в Марково, так что вы тут будете торговать один.

Малков не мог удержаться от довольной улыбки. Две недели торговли без конкурента. Скоро охотники придут с пушниной. Свенсон знал, что Малков уже прикидывает будущие барыши. Стайн радушно сказал:

— Решили не ждать меня. Поезжайте. Вы мне своей порядочностью и заботой о дикарях портите настроение. За ваш отъезд!

Он поднял рюмку, и Олаф с удовольствием с ним чокнулся. Олаф не думал, что Стайн так отнесется к его отъезду. Надо не терять времени. Уеду утром до рассвета. Протрезвившись, Стайн может передумать.

Лампе был недоволен неожиданным для него решением Свенсона, но на его оплывшем лице ничего нельзя было прочесть, Малков заметил Лампе:

— Ваш отъезд весьма кстати. Я пошлю с вами маленькую посылочку для господ Громова и Струкова. Вы передадите ее им лично. Они будут рады ей и удивлены. Ха-ха-ха! Такой посылки они еще никогда не получали.

— Хорошо, — прохрипел в ответ Лампе, не зная, что ему предстоит везти голову Новикова.

Ново-Мариинск переживал дни, какие обычно бывали во время больших ярмарок. Весть о перемене власти, о том, что коммерсантов заставили продавать товары по прежним ценам, о возвращении Туккаю пушнины и о том, что все долги и налоги отменены, неслась от Ново-Мариинска по тундре со скоростью быстроногих оленей и лаек.

Спешили охотники, оленеводы, бродяжный люд. Одни спешили увидеть своими глазами красный флаг и убедиться, что слухи верны; другие возвращались в родное жилье, которое вынуждены были покинуть из-за преследований колчаковцев; третьим не терпелось услышать от новых властей, что у них нет больше долга; четвертые мчались закупить как можно больше припасов, товаров… Жители тундры захлестнули Ново-Мариинск.

Вместе с ними пришла и тревога: в тундре, в далеких поселках, селах — голод! Тревога подхлестывала людей, и они осаждали склады и лавки, скупали все, что попадалось на глаза, брали больше, чем им требовалось, запасались на всякий случай. Коммерсанты, помня о Маклярене, Который находился в тюрьме, точно выполняли распоряжение ревкома, но их сердца были полны ненависти к нему. Ревком лишил их огромных барышей. Каждый покупатель в глазах торговцев был уже их должником, и кое-кто в секретном списке ставил против каждой фамилии цифру — разницу в ценах. Тайно вздыхали коммерсанты по колчаковцам и прежнему порядку и призывали все беды на ревком и его членов.

Бирич с нетерпением ждал, когда начнет ощущаться нехватка товаров. В его складах и складах других коммерсантов покупатели уже не находили некоторых товаров, но шли в другие лавки и приобретали их там. Кое-кто из мелких торговцев решил под шумок сделать запасы продовольствия и охотничьих припасов, чтобы позднее на них заработать. Первое сообщение об этом Биричу принес Еремеев.

Вытирая грязной тряпкой, заменявшей ему и носовой платок, и полотенце, разъеденные трахомой глаза, он тихо говорил:

— Тренев через людишек товарец ходкий партиями большими покупает.

— Куда прячет?

— Под пол своего домишки, где ревкомовцы — желанные гости. — Еремеев захихикал. — Тренев хитер, ох как хитер, да на затылке глаз не имеет. Вот я его и выглядел. Товарец еще припрятывает в сарайчике.

— Ревкомовцы знают о закупках Тренева?

— Нет… Тайком от ревкома все делишки обделывает.

Еремеев смотрел на Бирича преданным и в то же время просительным взглядом. Бирич угостил его водкой. Павел Георгиевич был доволен: хитрюгу Тренева он приберет к рукам.

— Про Тренева в себе держи, — предупредил Бирич. — А что нового в ревкоме?

— Говорят, — неопределенно махнул рукой Еремеев.

— О чем же? — Бирич выжидательно смотрел на Еремеева, но тот на этот раз не смог удовлетворить его любопытства, и Павел Георгиевич сердито прогнал его.

— Иди и слушай, ничего не пропускай. Ко мне приходи, когда в ревкоме уже никого не будет.

Еремеев покорно попятился и скрылся за дверью. Бирич с улыбкой потер руки:

— Ну-с, господин Тренев Иван Дмитриевич, крылышки ваши связаны. Как это поется: «Ах, попалась, птичка, стой».

Оставаться дома не хотелось, и Бирич вышел посмотреть, что происходит в Ново-Мариинске. И сразу же встретился с Еленой Дмитриевной. Молодая женщина вела на поводке Блэка. Он радостно залаял. Его хозяйка была недовольна встречей. Бирич это заметил, но приветливо поздоровался. Елена Дмитриевна неохотно ответила и поторопила Блэка:

— Тихо! Тихо! Домой! Нас давно ждут!

Бирич проводил ее взглядом. И в нем поднялось презрение к этой красивой женщине. Для нее ничего не изменилось, думал он. Так же бездельничает, прогуливает Блэка. Любовь к Мандрикову? Едва ли. Просто поиски новых ощущений, не больше. Надоест Мандриков, сменяет на другого. И так — всю жизнь. Торгует своей красотой, своим холеным телом, хотя сама этого еще не понимает или не хочет в этом признаться.

Струков случайно из окна увидел встречу Бирича и Елены Дмитриевны. Когда они расстались, он, приоткрыв дверь и убедившись, что за ними никто не наблюдает, осторожно окликнул Бирича:

— Не заглянете ли на минутку, Павел Георгиевич?

Бирич был удивлен приглашением бывшего начальника милиции, оказавшегося тайным большевиком, но, не колеблясь, быстро вошел в амбулаторию. Им двигало и любопытство и не покидавшее подозрение, что Струков не большевик. Едва ли колчаковские власти во Владивостоке могли так опрометчиво послать начальником милиции малоизвестного человека. К тому же американцы наверняка интересовались, кто едет в Анадырский край.

Не торопясь, он переступил порог амбулатории и оказался в небольшой комнатке. Деревянные жесткие кушетки, покрытые белыми простынями, две табуретки, стол у окна с шеренгой пузырьков, шкаф в углу составляли всю ее обстановку. В углу умывальник тяжело ронял в таз капли. Приемная с выходившей в нее печкой, очевидно, служила Струкову и жильем.

— Быстро вы амбулаторию оборудовали, — со скрытой иронией похвалил Бирич. — Не ожидал, что у вас такие таланты.