Василий Андреев - Арина

— Я рад за вас, дай бег вам светлой и высокой жизни, — сказал Иван Иванович дрогнувшим голосом. — Вы только, Тимофеич, берегите. Катюшу, она мне, знайте, родней родной. Катюша меня, можно сказать, с того света вернула. Ведь я не жилец уже был, когда погиб Алексей, не хотелось моим глазам на белый свет глядеть, на этот неправедный мир. Если моего сына; коммуниста, такого молодого, думал я, убили, то что мне, старому человеку, жить на этой земле?.. Да, сколько кровушки пролил русский человек в революцию, в гражданскую, в Отечественную, а этого, оказывается, все мало. В будущем опять ему, выходит, полнить реки новой кровью…

— Что поделаешь, Иван Иванович. Видно, уж судьба такая… — заметил Дмитрий.

— Вот именно, вы абсолютно правы, — согласился Иван Иванович и опять глянул в сторону трамвайной остановки. — Потом-то я это уразумел, а тогда, в горе, был ровно помешанный, мне лишь одного хотелось — поскорее умереть, чтобы не видеть такой подлый мир. Приезжали ко мне с завода старые друзья, успокаивали, отвлекали от тяжких дум, подарки от месткома привозили, а мне все было немило. Честно признаюсь, люди меня раздражали, я никого не хотел видеть, будто стал мизантропом. А вот Катюша пересилила меня, ее доброта победила мое нежелание жить. Знаете, я в то время спать не мог, а впадал в какое-то забытье. Не раздеваясь, лягу на диван, глаза прикрою и вроде дремлю, а сам все чую. И вот, бывало, слышу, Катюша, сняв тапочки, подошла к моей двери, прижалась к ней и замерла, не дышит, выслушивая, жив ли я. Постоит, постоит так и тихо уйдет к себе. А через час-полтора, чувствую, она опять у моей двери. И так каждую ночь. В первые недели мне все было безразлично, а потом жалко стало ее, простудится, думаю, стоя-то на холодном полу босиком. И чтоб она долго не терзалась за дверью, я всякий раз начал подавать признаки жизни: повернусь и диваном скрипну, или шумно вздохну, или слегка кашляну. Катюша, убедившись, что я живой, теперь тут же уходила в свою комнату. А утром принесет мне в постель чаю, яичко там всмятку. Не то вдруг где-то огурцы свежие раздобудет, мандарины. «Съешьте хоть дольку, — ласково скажет. — Пожалейте меня, я больше часа за ними в очереди на морозе стояла».

Так вот помаленьку и отогрела она мою закоченевшую было душу, вернула меня к жизни. Вы можете себе представить, она полгода ни в кино, ни к подругам не ходила, закончит работу и скорее домой бежит. И все хлопочет, хлопочет возле меня. Разве после этого она мне чужая?.. Да родней Катюши у меня и нет никого! — воскликнул вдруг Иван Иванович, сверкая в темноте светлыми глазами.

В это время в ночи загремел трамвай. Его гул все нарастал и приближался, а потом словно захлебнулся и резко пошел на спад, угас до шума и начисто стих. И вскоре Иван Иванович, узнав по белой кофточке сошедшую с трамвая Катю, засуетился, взял Дмитрия под руку и повел.

— Нескладно у нас получается, — входя с Дмитрием в дом, говорил он. — Катюша придет с дежурства, а мы, два мужика, даже чаю ей не согрели… Вы пока тут присаживайтесь, а я живо все сварганю…

Дмитрий плюхнулся в старое уютное кресло, что стояло в прихожей подле столика с телефоном, и достал сигарету, собираясь закурить. Но спичек в кармане не нашел. Тогда он положил ее за ухо и принялся звонить домой.

— Люсьен! — сказал он сестре. — Ты больше не Людмилка, ты Люсьен!

— Дима, ты, видимо, выпил? Что с тобой, ты где? — сердито и тревожно спросила Люся.

— Я в стольном граде!.. А где ж еще мне быть?..

— Слушай, хватит тебе дурака валять, иди скорее домой, а то тебя заберет милиция…

— Черта с два, я сам ее заберу…

— Ну что ты болтаешь?.. Иди сейчас же домой!.. Слышишь!..

— Пока не собираюсь… А ты можешь выходить замуж за своего Жору… Я продаю машину и строю себе кооператив… — сказал Дмитрий и, услышав в коридоре знакомый стук каблуков, тут же положил трубку, поднялся с кресла и одернул пиджак.

Сияющая от радости, что после долгого перерыва сегодня опять заметила в палисаднике белую голову Ивана Ивановича, Катя вбежала в квартиру и, увидев Дмитрия, удивленно воскликнула:

— Ой, и ты здесь!.. А что так поздно?..

— Я вот пришел узнать… когда же мы пойдем в загс… — глуповато-весело улыбался Дмитрий, пытаясь ее обнять.

Катя выскользнула из его рук и, лукаво погрозив пальцем, показала глазами на кухню, где позванивал посудой Иван Иванович, с недоумением спросила:

— Это к чему ж такая спешка?

— А я больше не могу без тебя… — признался Дмитрий и снова хотел обнять Катю, но она успела отскочить. — Я вот всю ночь буду тут сидеть, — показал он на кресло, — а утром мы пойдем…

— Постой, постой, ты сегодня какой-то странный!.. Смотри, сигарета торчит за ухом, водкой от тебя пахнет… Отчего ты такой?.. Что случилось?..

— Ты прости, пожалуйста. — Дмитрий виновато опустил глаза, покаялся. — Верно, я немного выпил… глупо все вышло, да, впрочем… — И вдруг, словно бы обидевшись, резко вскинул голову, мрачно спросил: — А ты отказываешься от меня?.. Ну что же, давно бы так… откровенно… честно…

Глядя на Дмитрия влюбленными глазами и не понимая, чем вызван его поздний приход, этот неожиданный разговор, Катя сказала с тревожной мольбой в голосе:

— Ты ради бога успокойся, что ты налетел, как ураган?.. Ты пойми и меня, я не могу так… У тебя какой-то взвинченный вид, ты ровно назло кому делаешь… Прибежал… будто наперекор кому, а если б не так, то… Но ты и в мое положение войди, у меня гордость есть… Ты сейчас как в горячке, а потом, может, сам жалеть будешь… Нет, нет, так нельзя, ты обо мне подумай, о самолюбии моем… Я люблю тебя не знаю как, это я теперь говорю и всегда скажу, но ты остынь, не горячись и себя не роняй…

— Я все равно не уйду, — стоял на своем Дмитрий. — Вот сяду тут, и все… У вас так хорошо, как у нас бывало дома, в деревне… Вот мы с тобой, знаешь, в субботу поедем к моим старикам. Мы должны их навестить и все им сказать, правда?.. Ты увидишь, какие они добрые, ты им понравишься… А сегодня я остаюсь здесь, ты меня, пожалуйста, не гони… — И Дмитрий опять сел в кресло, сиротливо забился в самый угол, подложил ладони под голову и, закрыв глаза, сделал вид, что спит.

Катя постояла с минуту и присела на корточки, приговаривая, какой Дмитрий несчастный и бездомный, как он, бедняга, умаялся за день, стала щекотать ему подбородок, гладить пальцем по кончику носа. Дмитрий, притворяясь спящим, упорно не открывал глаза, дышал по-сонному ровно, спокойно и даже чуть похрапывал. Катя уж подумала, а не заснул ли он и на самом деле, как Дмитрий вдруг обхватил ее за талию, оторвал от пола и, с силой прижимая к себе, закружил по прихожей, смеясь и выкрикивая: «Ну, пойдешь за меня замуж?.. Говори, говори, пойдешь?..»