Василий Андреев - Арина

— Похоже, близнецы-братья попались… Гляди-ка, гляди, все один к одному… Думается, верных граммов по двести каждый гаврик потянет. Ты как считаешь?..

Дмитрий видел, что окуньки были от силы граммов по сто, а то и меньше, однако, зная извечную страсть рыболовов к преувеличению и не желая омрачать приподнятого настроения Ивана Ивановича, не только согласился с ним, но еще и пролил ему на душу бальзам. Опускаясь рядом на камень, он закурил сигарету и с нарочито серьезным видом сказал:

— А по-моему, все триста в каждом будет…

— Да, да, ты, конечно, прав… Это я уж так, по-скромному прикидываю, — с готовностью согласился Иван Иванович.

В эта время к самому берегу канала неслышно подкатил оранжевый «мерседес» и, чуть скрипнув тормозами, как вкопанный остановился. Распахнув широко дверцу, из него вышла, небрежно потягиваясь, высокая, сухопарая девушка в белых, плотно обтягивающих джинсах и широкой декольтированной блузке. Дмитрий сразу узнал в ней студентку-медичку, что месяц назад проходила у них практику. Да, это была она, дочь академика Хмурова, избалованная и капризная девица, которая за все время практики, кажется, только два раза и появилась в больнице. Вслед за ней, к удивлению Дмитрия, лениво вылез из машины Жора Кравченко в расстегнутой красной рубашке, с тонкой золотой цепочкой на голой груди.

— Ну и жуть с ружьем!.. — дурачась, воскликнул Жора, обнимая девицу за длинную шею. — Ты полюбуйся, Аля, кругом ни души… Вот убьют нас с тобой, ограбят и сбросят в эту мутную канаву.

— Ау как напугал!.. Ну, пугай, пугай, а мне ничуть не страшно, — визгливо захохотала Аля. — Вон машина стоит под березами, вон мотоцикл…

— Уверяю тебя, это разбойники, цивилизованные пираты на колесах… — сказал он и, увидев Дмитрия, запнулся, но потом, не меняя того же игривого тона, закричал еще громче: — Ты посмотри, посмотри, кто это!.. Нет, мир все-таки тесен, срочно нужна атомная война!..

Иван Иванович, сердито кося глаза в сторону нежданных пришельцев, недовольно покашливал и сердито сутулился. Дмитрий понял, что он спасается, как бы Жора своим криком не распугал ему рыбу, и поднялся повыше на берег, подошел к ним.

— Аля, знакомься, это Булавин. — Жора представил ей Дмитрия — Потрошит людишек, все им отрезает и пришивает… Одним словом, великий эскулап нашего мрачного века!.. Да ты и сама должна его знать…

— Да, я помню… видела в больнице, — улыбнулась Аля, сильно растягивая уродливо маленький рот, который чуть не вплотную прижимался к широкому носу с раздутыми ноздрями.

Раньше, встречая мимоходом Алю в больнице, Дмитрий не заметил эту особенность в ее лице, напротив, тогда она ему показалась даже симпатичной. А сейчас его неприятно поразил Алин крохотный отталкивающий рот. Но оранжевый «мерседес» и папа академик многое значили для Жоры, и он, похоже, разыгрывал из себя влюбленного. Во всяком случае, Жора был явно весел: ему наконец подвернулось то, что он так долго искал. А его наивная сестрица в последнем письме еще спрашивает, не заболел ли Жора, который обещал, оказывается, каждое воскресенье приезжать к ней в совхоз, но пока ни разу туда носа не показывал. И теперь Дмитрий был уверен, что Людмилка не дождется Жору.

— Вот Аля хочет окунуться в этой грязной луже. Я ее по-всякому отговариваю, но она меня не слушает, — пожаловался Жора, накручивая на палец висевшую на груди цепочку.

— А я буду, все равно буду!.. — капризно вскидывая голову, стояла на своем Аля.

— Вода здесь чистая, почему же не искупаться, — поддержал ее Дмитрий.

Аля растянула в улыбке уродливый рот и тотчас нырнула в «мерседес» переодеваться. Они еще с минуту молча постояли. Говорить им было не о чем, и это неприятно тяготило Дмитрия. Потом он увидел вышедшую из лесу Олю, обрадовался этому и, ни слова не сказав, быстро зашагал к своей машине. А Жора растерянно глядел ему вслед и все стоял на том же месте, пока его не окликнула Аля.

Скоро оранжевый «мерседес», нервно вздрагивая на кочках, затаившихся в высокой траве, с вороватой торопливостью уплыл в расщелину леса, что вела в сторону шоссе, а они еще долго сидели под березами, задумчиво поглядывая на проходившие мимо теплоходы. Уже давно была пуста и остыла кастрюля, в которой Иван Иванович самолично сварганил окуневую уху, уже давно померкли последние угли в угасающем костре, а они все не уезжали, словно боялись гулом машины спугнуть тревожно-печальное на исходе лета треньканье птиц.

Мы идем по проспекту Мира. Солнце уже садится, окна в новых высоких домах горят хрусталиками. Летят навстречу автобусы, задевая обсыпанные снегом ветки лип. Потревоженные снежинки вспыхивают белыми искрами, неслышно плывут в воздухе, потом дрожат на волосах Марины, будто устраиваются поудобнее, и скоро гаснут.

Голова у Марины не покрыта. Густые волосы собраны наверху в большой пук, и, если отойти подальше, кажется, на ней турецкая чалма темно-бордового цвета. Странные у нее волосы. Я никогда таких не видел. Марина, конечно, их покрасила, и ей здорово идет этот невообразимый цвет.

— Вам не холодно?

Нет, ей нисколько не холодно. А я давно закоченел. Я всегда мерзну, если девушка очень нравится. Странно! А еще я не могу молчать. Я не люблю, когда люди идут молча. Раз нечего сказать, шагай в одиночку. Молчать лучше всего одному. А вдвоем зачем молчать? Люди потому и ходят по двое, по трое, чтобы говорить и смеяться.

А Марина молчит. На ее черном пальто белая дорожка из пуговиц. Она все время крутит нижнюю пуговицу и молчит. Ну и пускай! Я готов говорить за двоих. Только обидно, что она так быстро идет. Вот уже метро, сейчас Марина взойдет на эскалатор и медленно поплывет под землею, а я буду стоять наверху, пока не потеряю ее из виду.

В вестибюле метро Марина замедляет шаг и говорит:

— Я пришла.

— Очень жаль. Надеюсь, вы живете не в метро? Я мог бы проводить вас дальше.

— Пожалуйста, если вам делать больше нечего.

Я молча иду к кассе и меняю монеты. А когда возвращаюсь с пятачками, Марина уже стоит у самого эскалатора, ждет меня. Я торопливо бросаю в турникет пятачок, делаю два шага. Но тут раздается треск, и мягкие резиновые рычаги преграждают мне путь к Марине. Вот позор!

В свое время я очень радовался, что в метро поставили турникеты. Чудо-автоматы шагнули под землю! А сегодня я готов разнести в щепки этого механического бюрократа. Ему нет никакого дела, что я первый раз провожаю Марину. Он бездушно пунктуален: проходите только слева.