Аркадий Первенцев - Испытание

— Николай, — вспыхнул Богдан, — я пока тебе не подчиняюсь непосредственно.

— Богданчик, — он полуобнял его, — сердишься? Что случилось?

— Полотно и виадук разбомбили.

— Знаю.

— А завод нужно вывозить, знаешь?

— Тоже знаю.

— А что мы своими силами ковыряться будем три дня, тоже знаешь?

— Не похвалюсь, не знал. Что тебе нужно практически?

— Твоей помощи, Николай.

— Все понятно, Богдан. Через часок на месте вашего мелкого происшествия будет железнодорожный батальон. Своих людей не отпускайте. Гуртом и батьку бить легче.

— Спасибо, Николай. Мне казалось, что ты не сумеешь помочь мне.

— Если бы помогать только тебе, пожалуй, подумал бы. — Николай прищурил глаза. — Ведешь ты себя плохо.

Дубенко привстал от изумления. Краска залила его лицо.

— Ты брось, Николай... если ты помог мне...

— Не тебе, дурень, нашему общему делу... А чего ты покраснел?

— А, брось, ну тебя... а если бы мне лично, не помог бы?

— Вот что! За что тебе помогать? Валю куда сбагрил?

«Неужели он что-либо узнал или догадывается?» — промелькнуло в мозгу Богдана.

— Я отправил Валентину в Москву, — сказал он, стараясь не смотреть на Николая.

— Точно уверен?

— Уверен ли я? — у Богдана захолонуло сердце. — Что случилось с Валей?

— А ты ее, оказывается, любишь, бродяга. Даже в лице изменился. А она беспокоится, какие-то там измены... какие-то блондинки...

— Блондинки?!

— Конечно, ее фантазия. Чего жены не нафантазируют. Им кажется, что за их мужьями всю жизнь охотятся какие-то блондинки. Простим нашим женам, Богдан.

— Но, что с Валей?

— Ты ее проводил?

— Проводил.

— В вагон усадил?

— Усадил.

— Ручкой помахал?

— Как ручкой помахал?!

— Ну, поезд при тебе тронулся?

— Нет, я спешил на завод и она меня отпустила... Поезд был задержан. Как раз подошли санитарные с фронта.... Ну, что ты тянешь?

— Все понятно. Может быть, хочешь повидать свою жену?

— Повидать?!

— Ну, что ты изумляешься! На тебе лица нет. Как будто бы ты узнал ужасную новость. Радоваться нужно, дурень. Раз повидать — значит она где-то близко. В городе она.

— В городе, — Богдан еле подавил волнение, — не может быть.

— Работает в эвакогоспитале № 1124.

— Это безобразие, — возмущенным голосом произнес Богдан. — Это безобразие!

— Никакого безобразия нет. Не хочет покидать тебя.

— Это ты ее надоумил.

— Не будем вникать в подробности, Богдан. Вчера звонила она мне. Над заводом висело зарево. Ну, беспокоилась о своем благоверном.

— Я сейчас же поеду к ней.

— Э, нет. Не найдешь.

— Эвакогоспиталь 1124. У меня отличная память на цифры.

— Цифру-то я тебе и соврал, Богданчик! У нее сейчас много работы — скажу по правде, поехала с санитарным к фронту...

— Ты с ума сошел?

— Ну, ну. Ты не кричи. Теперь понимаю беднягу Валюшку. Пусть работает...

— Но если что случится?

— Случиться может и здесь. Тоже уже перешли в прифронтовую... По налетам чувствуешь? Когда будешь трогать из города, захватишь Валю с собой. Возьмешь на свой «дуглас». Не хочет от тебя отрываться.

— Но я должен вылететь в последнюю минуту. Самолет могут сжечь!

— Ну, сгорите вместе. Доставь ей такое удовольствие. Она у тебя хорошая, Богдан, но ты часто забываешь о ней. Надо все же не очень увлекаться... работой. Как настроения на заводе, в эшелонах?

— Как и тогда, в наши времена. Но сейчас значительно тяжелей.

— Сейчас тоже наши времена. Только тогда мы были с тобой менее зрелы и меньше забот было. За нас думали, а теперь самим приходится и мозгами поворачивать. Потому — кажется тяжелей. Надеюсь, говорю понятно?

— Убедил.

— Ты, конечно, знаешь, что город должен быть, в случае чего, оставлен противнику в неудовлетворительном состоянии?

— Знаю.

— Кто отвечает за взрыв завода? Ты?

— Я.

— Приготовил, чем?

— Привезли динамит из Кадиевки.

— Сегодня получишь две тонны тротила и детонаторы.

— Ты спокойно говоришь о таком ужасе, Николай.

— Приходится. Обязанности жестокие, Богдан.

— Но, может быть, не придется? — с надеждой в голосе спросил Богдан.

— Будем защищать город до конца. Столько, сколько нужно для планомерного стратегического отхода. Под городом устроим мельницу...

— Какую мельницу?

— Новое наше выражение. Для перемола его дивизий. Командую мельницей я. Это, правда, не твой гигант-заводище, но хозяйство ничего себе. — Трунов поднялся, обнял друга. — Может, не встретимся. Выезжаю туда...

— Туда?

— Да, тянет в сечь. Бродяжья кровь играет, труновская. Кстати, про отца. Работает старик, но в связи с продвижением немцев все труднее им. Позавчера еле-еле наладили радиосвязь...

Богдан ушел от друга с чувством грусти. Колька-пулеметчик, чубатый и озорной, с надорванным воротом гимнастерки, а теперь вот — генерал Трунов. Время, время. Почему тяжелей сейчас кажутся испытания? Неужели потому, что стали старше? Машина несла его к заводу. Вскоре позади остался наершенный, придавленный баррикадами город. Солнце гуляло по мокрым от вчерашнего дождя жнивьям и не могло их просушить. Подходила осень. В это время уже покрываются поля квадратами зяби, но сейчас... Он не находил этих черных квадратов. Земля ждала, но к ней не приходили!

В цехе гранат он застал отца за наладкой вторичной прессовки стакана. Руки старика были выпачканы в масле, он держал порванный стакан гранаты и журил рабочего-давильщика.

— Валюнька в городе, — сказал Богдан радостно.

Старик спрятал улыбку в усах.

— Ну? Стало-быть вернулась?

— Не уезжала она! — воскликнул Богдан. — Обманула.

— Вот оно что. И ты только узнал?

— А ты разве знал? — поймав улыбку у отца, спросил Богдан.

— Где мне все знать, — схитрил отец, — проста припомнил: какой-то голос, пискливый такой, звонил по телефону. Почудилось, Валькин.

— Вот, заговорщики!

— Непослушание от любви, Богдан, — резонно заметил старик, — надо ей простить. Был у Николая?

— Пришлет железнодорожный батальон. Желбат.

— Желбат, желбат, — старик усмехнулся чему-то.

Железнодорожный батальон восстановил движение через восемь часов. Дубенко прошелся по свежим шпалам, по рельсам, сохранившим еще кое-где сизую окалину прокатки. Вместо готовой фермы использовали для перекрытия двухтавровые балки, укрепив их на стыке опорой из толстых деревянных брусьев. Бык в разрушенной части разобрали ступенчато, после чего восстановили шпальной клеткой. Дубенко поблагодарил командира батальона — седого, весьма упитанного человека. Комбат сказал: «Спасибо, коллега». Оказывается, он был инженером-путейцем, строил Турксиб, вторые пути на Дальнем и еще кое-что.

К вечеру от завода прошел еще один состав. Семьдесят три вагона тяжело тащили два паровоза. Дубенко погрузил кроме оборудования большую половину сортового проката.