Аркадий Первенцев - Испытание

Вот выстроились густо, один к одному, токарные автоматы. Они поставлены не по правилам. На прежнем заводе они занимали в четыре раза больше площади, но здесь приходится использовать каждый сантиметр. В цехе работает триста семьдесят парней и девушек, присланных их отцами, рабочими-горняками.

В замасленных рубашках и платьицах, они стоят у станков, стиснув зубы. Они сосредоточенны и горды своим трудом, и вряд ли они думают сейчас, что они уже сейчас люди красивой и пламенной легенды.

— Как звать тебя! — спрашивает Угрюмов парнишку с взъерошенным уральским вихорком.

— Юрий, — отвечает парнишка, не глядя на спрашивающего. Он занят своей работой.

— Сколько ты уже работаешь?

— Пятнадцать дней.

Юрка не смотрит на Угрюмова и не смущается.

— Никто не сломит такой народ, — тихо говорит Угрюмов, шагая между рядами автоматов, — никто.

Дома Дубенко садится за стол и долго и упорно смотрит на карточку Вали. Мысли снова о ней. Как ее здоровье? «Страдающая Валюнька». Так она назвала себя.

Сейчас на заводе работают сотни женщин. Все они трудятся для себя. Они трудятся для спасения родины, детей, близких, не из-за денег, не из-за славы.

Скопилось много белья дома. Нет чистого полотенца. Просить постирать женщин завода? Но им некогда. В город отвезти не удосужился. Дубенко прикрывает дверь на крючок и принимается стирать полотенце, носовые платки, пару белья. Он спешит, чтобы кто-нибудь не застал его. Руки побелели от горячей воды и мыла, кругом набрызгано. Жарко горит «буржуйка».

Стук в дверь. Дубенко быстро прячет стирку под кровать, подтирает пол тряпкой и, набросив куртку, отворяет дверь на повторный стук.

— Белан!

— Прошу прощения, Богдан Петрович, — говорит Белан, — на айн минут, как говорят наши враги. Я добыл белых булок для Валентины Сергеевны, стакан меду и яблоки.

Он выкладывает яблоки на стол, из карманов дубленки. Яблоки стучат, как биллиардные шары.

— Мерзлые? — спрашивает Дубенко.

— Анапские яблоки. Лоб привез. Ну, конечно, померзли, но яблоки мировые, клянусь жизнью!

— Спасибо, товарищ Белан.

Белан садится, снимает треух и встряхивает своими черными кудрями.

— Все пустяки по сравнению с вечностью. А поселок имени Хоменко начал...

— Молодец, Белан.

— Я его к весне отгрохаю, между прочим, клянусь жизнью. Если я попрошу гвоздей и стекла у Угрюмова, будет политично? Не скажет — за старое принимаешься, Белан?

— Не думаю, — Дубенко смотрит под кровать и разглядывает руки.

— Я вам, кажется, помешал, — говорит Белан и поднимается.

— Нет, — Дубенко краснеет, — нисколько.

— Пошел, спокойной ночи. Шевкопляс сейчас в сборочном. Сам все проверяет. Дошлый стал наш полковник...

Белан ушел. Дубенко вытаскивает из-под кровати корыто и, доканчивая стирку, выжимает белье. Развешивает возле печки на спинки стульев и ложится спать.

Радио принесло долгожданную весть. Начались зимние наступательные удары советских войск. Взят Ростов-на-Дону. Разгромлена бронированная группа Клейста. Притихшие толпы стояли у рупоров и ловили каждое слово. Над тысячами людей, заволоченных клубами пара, раздавался спокойный голос диктора из Москвы. Небывалый труд воинов фронта и тыла начал приносить плоды.

Рамодан отпечатал сообщение Информбюро и телеграмму Сталина на имя героев Южного фронта. Листовки распространили по заводу. Ими зачитывались, прятали за борта курток и ватников, потом снова вынимали и читали, разглаживая бумагу заскорузлыми пальцами.

Прервав отдых, стала на работу ночная смена. Усталость последних дней как будто исчезла. Вспыхнул смех. Люди вступали во вторую фазу борьбы с противником — поднялось движение рабочих за создание фронтовых бригад.

К чувству общей радости у Дубенко прибавилось личное: немцам не удалось прорваться на Кубань, где жила его семья.

Надо скорее же сообщить Вале! Но завод! Завтра должна выйти на летное поле первая машина.

С Шевкоплясом прибыли военные представители — они торопили выпуск машин.

Дубенко шел в сборочный цех. Данилин, исхудавший и сгорбленный, сопровождал его.

— Вот и начали обдирать перья с нашего мифа, — пошутил Дубенко, — так и общипем.

— А вы злопамятный, Богдан Петрович, — смущенно заметил Данилин.

— Без всякого зла, Антон Николаевич. Просто от радости.

В конторке сборочного Дубенко переоделся в комбинезон, чтобы удобнее было «обнюхивать» машину. В цех заходили члены военно-приемочной комиссии вместе с Шевкоплясом и Угрюмовым. Вслед за первым самолетом на аэродром летно-испытательной станции выйдут первые десять машин, и потом начнется серийный выпуск — результат их больших трудов и лишений.

— Волнуетесь? — спросил Дубенко начальника сборочного цеха.

— Естественно, Богдан Петрович, — инженер поежился, потер руки.

— Пойдемте, — Дубенко отворил двери конторки и окунулся в привычный шум сборочного цеха. Треск молотков, завывание дрелей и прочие шумы в сборочном напоминали ему шум уборки урожая. Как будто раздался рокот комбайнов на золотистых полях шелестящей усиками пшеницы. Снуют ножи хеддера, подрагивая, ползут по транспортеру срезанные стебли, шумит зерно в бункерах. Как здесь, так и там человек подходит к конечному результату своих усилий... Начиналась уборка урожая...

Одевали машины: из ящиков вытаскивали моторы, сработанные на берегах полноводной реки, скрипели лебедки, подвозили крылья на тележках, крепили, нивеллировали машину, чтобы она сражалась успешно.

Самолеты, вначале напоминавшие ободранных и прикорнувших птиц, расправляли крылья, обрастали перьями, вырастали стальные клювы орудий и пулеметов. Возле них, так, что не слышно человеческой речи, трещали и визжали молотки и дрели, шатались светлячки переносных ламп, катились автокары и ручные тележки и дым раскаленных жаровень поднимался вверх и уходил через фонари, как дым жертвенников.

Дубенко осматривал машины, давал указания. Чувство удовлетворения не покидало его.

Мастер сборочного цеха, докладывая директору о состоянии работ, нервничал; ему хотелось побранить бригадиров-монтажников, но, как опытный человек, он знал, что с ними не стоит портить отношений, хотя ему и казалось, что монтаж проходит медленно.

— В сроки уложитесь? — спросил Дубенко начальника цеха, поняв из сбивчивого тона мастера, что имеются какие-то сомнения.

— Новые сроки?

— Постановленные сегодня митингом.

— Должны уложиться, Богдан Петрович.

— Посмотрим, а то как бы не пришлось завтра за вас краснеть.

— Антон Николаевич проверяет, — начальник цеха показал в сторону Данилина. Тот стоял с контролерами, присвечивая лампочкой какие-то бумажки. Сюда доносился его бубнящий голос: «Самое главное зазоры... зазоры. Абсолютно важно, ответственно. Сейчас проверим на выдержку... вот под цифрой семь что у вас?»