Валентин Черных - Москва слезам не верит: сборник

И тут зазвонил телефон.

— Это тебе, — кивнула Катерина Александре. — Какой-то идиот уже звонил дважды и вешал трубку.

Александра сняла телефонную трубку.

— Опять повесили, — сообщила она и вернулась к столу.

Но Катерина не могла остановиться. Она повернулась к Гоге.

— Но как мог ты, взрослый мужчина! Теперь эти мальчишки будут думать, что прав тот, кто сильнее.

— Нет, — спокойно возразил Гога. — Теперь они будут думать, что против любой силы всегда могут найтись силы, более мощные.

— Тогда, — резко сказала Катерина, — в будущем, уж будь любезен, без моего разрешения силовые методы не применять.

— Но тогда и ты учти на будущее, — тихо и медленно произнес Гога, — если еще раз ты когда-нибудь позволишь себе разговаривать со мною в таком тоне, то я здесь больше никогда не появлюсь. Заодно уж знай, что решать я всегда буду сам, и вообще запомни, что старшим в доме буду я. На том простом основании, что я мужчина и вся ответственность за вас теперь на мне.

— Мать, — заметила Александра, — пока я не вышла замуж и за меня никто другой не взял ответственности, я согласна.

— Прости, — сказала Катерина Гоге. — Я так за тебя переволновалась, ведь тебя же могли избить. Прости, я больше не буду.

— Пожалуйста, — попросил Гога, — никогда не повышай на меня голоса. Когда на меня повышают голос, я зверею.

— Не буду. Я всегда тебе буду улыбаться.

— Ну, всегда не надо, — смутился Гога.

— Не надо всегда, — согласилась Катерина. — От улыбок появляются морщины.

И тут позвонили в дверь.

— Это только к тебе, — сказала Катерина. — Я никого не жду.

Александра пошла открывать дверь.

— Здравствуйте, — услышали Катерина и Гога мужской голос в передней. — Я к Катерине Александровне, а вы Александра?

— Да, я Александра. Проходите. Мы ужинаем.

Александра и Рачков вошли на кухню. В руках у Рачкова был букет из трех астр — такие продавали в переходах метро, и коробка конфет.

— Здравствуйте, — сказал Рачков.

— Здравствуйте, — ответил Гога. Катерина промолчала.

— Катерина Александровна, — обратился Рачков, — вы меня представите или мне представиться самому?

— Это Рачков, — произнесла наконец Катерина, — Родион Петрович, телевизионный оператор из Останкино. Мой давний знакомый. Настолько давний, что, встретив, не узнал.

— Но, может, это не его вина, — предположила Александра. — Может быть, ты так изменилась?

— Ну, не настолько, чтобы не узнать…

— Фактор неожиданности, — объяснил Рачков. — Я и предположить не мог, что вы достигли таких высот.

Катерина смотрела на Рачкова, но ничего не отвечала. Пауза затягивалась.

— Может быть, коньячку? — предложил Гога.

— С удовольствием, — ответил Рачков.

Гога достал коньяк. Рачков посмотрел на этикетку.

— Армянский. Лучшие коньяки — армянские, — сказал Рачков.

— Это легенда, — заметил Гога. — В Армении есть и хорошие, и плохие коньяки. В Грузии есть очень хорошие коньяки и в Азербайджане тоже.

— Мусульмане не могут делать хорошие вина, у них нет традиции, — снисходительно пояснил Рачков.

— Традиции — это хорошо, — сказал Гога. — Но есть еще и передовые технологии.

Катерина слушала мужчин и лихорадочно соображала, что она должна сделать сейчас, в эти минуты, иначе будет поздно. Рачков обязательно заговорит о передаче, о телевидении, тема хорошего и очень хорошего коньяка быстро исчерпается. И он вспомнит, как снимал ее на галантерейной фабрике и сейчас, на комбинате. Единственный выход — попросить его уйти, может быть, выгнать, но Гога тоже может уйти с ним. И Рачков ему все расскажет. Надо что-то предпринять, думала Катерина, хотя почему она должна что-то скрывать? Раньше боялась признаться, что она простая работница, а сейчас — что директор комбината. Она отвлеклась и не услышала вопроса Рачкова. Все смотрели на нее и ждали ответа.

— Что? — спросила Катерина.

— Вам понравилась передача? — переспросил Рачков.

— Да, — односложно ответила Катерина, пытаясь придумать, куда бы повернуть разговор от телевидения.

— Мне очень понравилась, — добавила Александра, — особенно когда оператор подсмотрел, как женщины поспешно подкрашивают губы, чтобы быть в кадре красивыми. Мать, по-моему, была суховатой и очень напористой.

— Вы не правы, — возразил Рачков, — Катерина Александровна была просто прелестна.

— Какая передача? — удивился Гога. — Тебя что, снимали на телевидении?

— Да ерунда! — отмахнулась Катерина.

— Почему же ерунда? — возразил Рачков. — Передача отмечена как лучшая на неделе. Я был на летучке. Вы очень понравились нашему руководству. А главный редактор, выступая, назвал вас образцом современного руководителя. Уже решено сделать о вас документальный фильм. У вас замечательная биография — от простой работницы — до директора комбината…

— Кто директор-то? — не понял Гога.

— Катерина Александровна, конечно, — объяснил Рачков.

Гога посмотрел на Катерину, она опустила глаза.

— Да, конечно, — сказал Гога и спросил у Рачкова: — А вы давно на телевидении работаете?

— Скоро серебряный юбилей буду отмечать.

— Значит, вы у самых истоков стояли? — заинтересовалась Александра.

— Ну, не то чтобы у самых, но тем не менее вовремя разглядел, что телевидению принадлежит будущее. А со временем оно просто перевернет жизнь человечества. Не будет газет, журналов, книг, кино, театра…

— А что же будет? — удивилась Александра.

— Телевидение. Одно сплошное телевидение!

— Газеты, может быть, — согласилась Александра. — Кино тоже, все сейчас смотрят фильмы по телевидению и, у кого есть, на видео. Но литература?! Никогда!

— А вот вспомните мои слова через двадцать лет!

— Через двадцать лет все будет по-другому. Это уже будет двадцать первый век! — Александра грустно улыбнулась. — Я уже старая буду.

— Это дурацкое недоразумение, — Катерина положила свою руку на руку Гоги. — Я тебе потом все объясню.

— Конечно, конечно, — пробормотал Гога.

— А вы были когда-нибудь на телецентре? — спросил Рачков Александру.

— Нет, конечно.

— Приходите завтра же.

— А как?

— Я закажу пропуск.

— Что-то я себя паршиво чувствую, — сказал Гога, вставая. — Пойду домой, лягу спать пораньше.

— Останься, — Катерина тоже встала. — Нам надо поговорить.

— Поговорим, поговорим, — пообещал Гога.

Катерина перекрыла дверь кухни.

— Я тебя никуда не пущу.

— У нее сегодня плохое настроение, — объяснил Гога Рачкову, отодвигая Катерину в сторону. — С нею в данный момент лучше не связываться. Пока.

— Останься, — попросила Катерина.

— Не могу, — ответил Гога. Катерина услышала, как хлопнула дверь.

Надо его задержать, подумала она, но у нее не было сил броситься вдогонку. Катерина села и, ни к кому не обращаясь, произнесла: