Исаак Гольдберг - Жизнь начинается сегодня

— Шпарь! — громко повторил Артем и горделиво поглядел на приятеля.

Василий угрюмо молчал.

Между тем дело о подпиленном мосте где-то потихоньку и незаметно продвигалось вперед. Однажды в Суходольское, взрывая густые, горячие клубы пыли, прискакал милиционер.

На пустынной улице рылись в серой пыли курицы. Они ошалело шарахнулись в стороны от всадника. Всадник осадил коня возле правления колхоза, спешился и, обмахиваясь измятым картузом, ловко взошел по ступенькам высокого крыльца.

Счетовод слегка встревоженно ответил на сухое приветствие вошедшего и вылез из-за стола:

— Вам председателя?

— Его, — подтвердил милиционер, устало опускаясь на скрипучий стул. — В отсутствии он, что ли?

— Должен скоро навернуться. Минут вроде через десять.

— Ежели не больше, то терпимо, — согласился милиционер и закурил.

Он курил медленно и хозяйственно, а счетовод листал свои книги и ведомости и все украдкой оглядывался на неожиданного гостя и безуспешно тушил в себе жаркое любопытство.

— Срочное, что ли, дело-то? — не выдержал он, отодвигая от себя бумаги.

Милиционер затянулся и раз и другой, и уже потом сухо и кратко ответил:

— Срочное.

Когда Степан Петрович пришел, запыхавшись и отдуваясь от жары, в контору, милиционер уже выкурил толстую самокрутку, а счетовод угрюмо и независимо перелистывал какую-то большую тетрадь и громко щелкал на счетах.

— Надо бы совершенно секретно... — предупредил милиционер председателя. — Где тут у вас можно?

Степан Петрович увел милиционера к себе на квартиру, а счетовод, швырнув от себя тетрадь, оскорбленно фыркнул:

— Государственная тайна!..

Спустя немного времени к председателю на квартиру позвали Василия, завхоза, еще двух-трех коммунаров.

— Вот, — объяснил Степан Петрович, — арестованы некоторые по касательству с мостом и с поджогом. В Сухой Пади и в прочем месте. Поедешь, товарищ Оглоблин, со мною и с товарищем милицейским. На дознание. Как ты тогда искал по этим делам, то можешь указания какие дать и всякое иное.

— Что ж, поеду, — согласился Василий, — какую могу пользу, всегда с полной душой...

— О душе без внимания, — учительно сказал милиционер, — по делу нужно опознать некоторых злоумышленных и контрреволюционных субчиков. А опознать могут, конечно, те, которые знают их, то-есть соседи и бывшие знакомые...

— Может, мне там никто не приходится знакомый, как я опознавать буду? — посомневался Василий. Милиционер успокоил:

— И это к делу касаемо, если не знакомые и окончательно чужие этой местности лица. Значит, ехать надо без промедления времени.

Пока ходили устраивать с лошадьми, милиционер в отсутствия Василия справился о нем у Степана Петровича:

— Мужик надежный? Не трепач?

— Надежный, — уверил его председатель.

Ездили Василий с милиционером и Степаном Петровичем два дня. Потом председатель и Василий вернулись домой и очень скупо рассказали, что были они у следователя и что приводили им для опознания двух крестьян, одного из Сухой Пади, знакомого, а другого неизвестного, откуда-то издалека. Знакомый клялся и божился, что он ни в чем не виноват и что его арестовали по ошибке, а чужой все настаивал на том, что находится он, мол, в этих местах недавно и зря его путают в какие-то нехорошие дела.

— А рожа у него, — добавлял, рассказывая об этом, Василий, — красная, и борода рыжая, как огонь! Самая кулацкая рожа!

— Что ж, разве на ей напечатано, что она кулацкая? — смеялись слушатели. — Вот у нас у Андрей Васильича личность самая разбойная, а известно, что мужик мухи не обидит!..

Прошло несколько дней, и стали уже забывать о приезде милиционера и об арестованных, но тут заявился, наконец, из города, из больницы Филька. Сияющий радостью, возбужденный возвращением домой, он еле успел поздороваться с матерью и с сестрою и побежал по знакомым местам. Он встретился с трактористом возле машины, которую тот чинил и налаживал, и кинулся осматривать трактор:

— Целый он? Насовсем поправили?

— Целый! Здорово, Филипп Власович. С благополучным возвращеньицем!

Николай Петрович весело шутил с парнишкой, трепля его по плечу. Филька, тщетно стараясь скрыть радость от встречи с трактористом, надувался и говорил по-взрослому:

— Ладно уж... Ну, как тут?..

— Все благополучно, Филипп Власович!— насмешливо и любовно сияя глазами, докладывал Николай Петрович. — Все благополучно. Даже двое арестованы, вроде как будто те самые, которые с мостом гадили...

— Ну-у? — встрепенулся Филька. — Это здорово!

— Пока еще, брат, не установлено, что те самые, но есть подозрение. Главное — один рыжий!

— Ну-у?! — еще сильнее встрепенулся Филька. — Пошто же рыжий?

— А ты знаешь присловье такое: рыжий, красный — человек опасный? Вот от того самого.

Филька наморщил лоб и о чем-то задумался. Но задумчивость его была мимолетной и непрочной. Кругом все было такое родное, везде надо было побывать, со всеми перекинуться парою слов, всем бросить клочок, осколок того нового, что ухватил он в городе, от всех узнать, урвать про здешнее, про то, что случилось в его отсутствие. И он на короткое время позабыл о рыжем, которого арестовали.

Только вечером дома, когда Марья жадно и нетерпеливо расспрашивала его об отце, а Зинаида, насмешливо сверкая зубами, подразнивала его всякими пустяками, он вдруг заинтересованно стал добиваться подробностей арестов: когда это было, да кто такие. Но Марья почти ничего не знала об этом, а Зинаида легонько стукнула братишку по затылку и шутливо прикрикнула:

— Ну, ты, допросчик! Заладил!..

Филька уснул эту первую ночь после возвращения домой крепко: очень уж он намаялся за день. Ночью сон внезапно сошел с него. Он проснулся и стал думать о чем-то назойливом, неотвязном. Он стал что-то припоминать. Ворочаясь и поскребывая пятерней коротко остриженную голову, он привлек внимание матери:

— Ты что жа, Филя, не спишь? — встревожилась она.

Филька промолчал. Потом сполз с постели, пошел напился, пошатался по душной избе и, остановившись подле постели Зинаиды, легонько толкнул сестру в плечо.

— Кого? — недовольно пробормотала Зинаида. — Куда?..

— Зинка, — наклонился он к ней и приглушил голос до шопота. — Зинка, а я однако рыжего-то видал!..

— Пошел спать, дурень! — отвернулась от него сестра и снова крепко заснула.

Филька обиженно поплелся на свое место и вскоре сон напрочно одолел его.

Наутро Филька, которому нашлось в коммуне дело, весело трясся на неоседланном пегашке по пыльной полевой дороге. Густой, радостный и знакомый дух шел от земли. Поля лежали приглаженные, на обочинах дороги зеленела крепкая трава. Фильку томило какое-то неуловимое воспоминание. Он оглядывался вокруг и все припоминал: что же это такое? В стороне посвистывали задорно птицы. Их свист внезапно разорвал пред Филькой туман, застилавший его память. Он вспомнил свою поездку с поля за болтами. Вспомнил мужика, угощавшего его калачом и салом. Рыжего мужика! Беспокойное и жадное чувство охватило Фильку. Какой же это был мужик? Откуда?.. Припомнилось Фильке, что мужик расспрашивал его о чем-то, поминал Василия. О чем он расспрашивал? Напрягая память, Филька силился представить себе тогдашнюю встречу и все слова, которые говорил ему рыжий мужик. Но многого вспомнить и представить не мог.