Вильям Гиллер - Вам доверяются люди

— Во-первых, можно на слабую громкость включить. Во-вторых, извиняюсь, разнообразие! А рыбы только шморк туда-сюда, никакого интересу.

— А где его вообще достанешь, этот телевизор? — с досадой сказал Львовский. — Я сам с ног сбился, гоняясь за «Рекордом»!

— Для больницы?

— Да нет, зачем для больницы? Для жены. Она ходить не может, ей телевизор вот как нужен. И нигде нет!

Лицо Расторгуева вдруг стало хитровато-довольным.

— Умеючи надо! — назидательно сказал он. — На все, товарищ доктор, умение требуется. Вы, к примеру, любую операцию умеете произвести, а другой не то что телевизор — автомобиль «Волгу» в одночасье достанет.

Львовскому претила развязная болтливость Расторгуева.

— Это разное умение, — сухо сказал он. — Есть у вас ко мне еще вопросы?

Расторгуев мгновенно уловил изменившийся тон Матвея Анисимовича.

— Не смею отнимать драгоценного времени, — отводя правую руку таким движением, словно держал не современную велюровую шляпу, а по меньшей мере наполеоновскую треуголку, сказал он. — Значит, дней восемь еще ожидать мамашу? Прискорбно, прискорбно… Она, знаете, уверяет, что вполне нормально себя чувствует, однако, поскольку медицина против, ничего не попишешь.

— Всего хорошего, товарищ Расторгуев, — сказал Львовский. — И помните, прошу вас, насчет того, что я сказал о возрасте вашей матушки. В этом возрасте после любой операции надо беречься. И жене своей это объясните.

— Как же, как же! — пообещал Расторгуев.

Львовский, проводив его долгим взглядом, неодобрительно сказал:

— До чего дремучее невежество! А ведь вначале показалось мне, что и любит он мать, и волнуется за нее…

Степняк пожал плечами:

— Что ты хочешь, Матвей Анисимович? Очевидно, сам очень здоровый человек.

— Точно заметили, — сказал старик, который уже овладел собой. — Гром не грянет — и так далее, по поговорке. Вот пока наш сынок сам не заболел, ни он, ни сноха даже не понимали, для чего это лекарства делаются. А теперь, конечно…

Он поджал губы и позвал жену:

— Пойдем, мать… Сноха-то от младенца отойти не может, — объяснил он врачам. — А небось все слезы выплакала. Как бы молоко не перегорело…

Старая женщина встала.

— До завтра, значит, — сказала она и беспокойно поглядела на Степняка. — Но это верно, что завтра пустят? Правда, каждый день пускаете?

— Правда, правда, — в один голос ответили Степняк и Львовский.

— Правильно делаете! — похвалила старуха, лицо ее светилось нежной улыбкой. — Опухоли-то нет, господи! Счастье какое!..

Таисия Павловна поторопилась: приказ по райздраву с выговором Степняку она подписала, не ожидая результатов его беседы с ответственным товарищем из Госконтроля. Копия акта, заставившего Степняка вспомнить восточную поговорку об одеяле лжи из лоскутьев правды, лежала у нее на столе, и при каждом взгляде, который Таисия Павловна бросала на тщательно пронумерованные пункты этого акта, она приходила в священный административный гнев. Не меньшее негодование вызывала у нее мысль об испорченной «этим болваном Рыбашом» статистике райздрава. Смерть на операционном столе, которой могло бы не быть, если бы Рыбаш не воображал себя современным Пироговым, приводила Таисию Павловну в бешенство. Будь у нее малейшая возможность, она вообще с наслаждением выставила бы из района и Рыбаша и, пожалуй, Степняка, державшегося, по ее мнению, чересчур независимо. Но такой возможности у Таисии Павловны не было, и потому всю накопившуюся злость она вложила в параграфы приказа. С мстительной мелочностью подбирала и раздувала она случайные фактики, чтобы подкрепить ими суровые выводы. Собственное произведение чрезвычайно нравилось Таисии Павловне, и, перечитывая его, она удовлетворенно покачивала головой:

— В другой раз неповадно будет!

Конверт со штампом райздрава Степняку принесли в тот момент, когда у него сидел Мезенцев. Сказав мимоходом: «Вы извините?», Илья Васильевич ножницами отрезал от конверта узенькую кромочку и вынул сложенный вчетверо приказ. Не надевая очков, он мельком проглядел первую страничку, заглянул на вторую и, чувствуя, как в висках пульсирует кровь, медленно опустил бумагу на стол.

Мезенцев, вытянув длинные ноги, молча наблюдал за Степняком. Тот вынул из коробки новую папиросу и, хотя в пепельнице еще дымился довольно большой окурок, резко чиркнул спичкой. Первая затяжка вышла глубокой и долгой.

— Не стоит так жадно курить, даже когда получаешь приказы Таисии Павловны, — ровным голосом произнес Мезенцев.

Если бы это был кто-нибудь другой, Степняк попросту послал бы его к черту. Но перед невозмутимостью Фэфэ он всегда особенно остро ощущал собственную несдержанность.

— Вы знаете содержание приказа?

— Догадываюсь.

Степняк снова глубоко затянулся.

— Нет, вы прочтите! — он протянул приказ Мезенцеву.

Тот отрицательно покачал головой.

— Зачем? Вероятно, вы опротестуете этот приказ, и, скорее всего, формулировки, касающиеся вас, будут изменены.

— Беспокоитесь о моем самолюбии? — Степняк неприятно засмеялся. — Конечно, я так не сдамся… опротестую, как вы выражаетесь. Но дело не во мне. Она снимает Рыбаша с заведования и переводит его в ваше отделение рядовым хирургом. А Окуня назначает на место Рыбаша!

— Правильно, — тем же ровным голосом сказал Мезенцев. — Кстати, виновник этой перегруппировки в некоторой степени я.

— Вы?!

Делая вид, что не замечает воинственной интонации Степняка, Федор Федорович сочувственно вздохнул.

— Увы — да… Из-за предстоящей моей поездки Таисия Павловна совсем потеряла голову. А тут еще эта история у Рыбаша…

— Никакой истории нет, Рыбаш ни в чем не виноват, — перебил Степняк.

Федор Федорович несколько раз кивнул:

— По существу — не виноват, но видимость, видимость! Учтите к тому же дамское восприятие Таисии Павловны, и вы поймете, что предлагаемый вариант отнюдь не из худших.

— Да Рыбаш в жизни не согласится…

— Все зависит от того, как преподнести… — медленно сказал Мезенцев. — В мое отсутствие кто-то должен заменить меня? Честно говоря, это не такое уж оскорбительное предложение…

Степняк снова схватился за приказ.

— Но тут сказано черным по белому — за то-то и за то-то перевести Рыбаша рядовым хирургом в отделение…

— А к чему Андрею Захаровичу знать все, что тут сказано?

— По-вашему, значит, я должен скрыть приказ?!

Мезенцев, поставив локти на подлокотники кресла и сцепив пальцы, задумчиво рассматривал собственные руки.

— По-моему, любой руководитель не должен поддаваться эмоциям.