Лев Лондон - Строители

Я попрощался с Соколовым, Зиной и подошел к Тоне. — Ну, Тонечка, даже не знаю, как я буду без вас. Никто у меня не будет сейчас просить доску-сороковку. А, Тонечка?

Она приподнялась на носках и поцеловала меня в щеку.

— Мы еще когда-нибудь увидимся, Николай Николаевич?

— Конечно, Тонечка, — бодро сказал я, хотя мы оба знали, что это неправда. Она опустила глаза.

Я отвел в сторону Читашвили.

— Читашвили, — взмолился я, — вы все можете, ибо вы директор самого могучего завода по всему Черному морю.

— Ну, давай, Николай, — сказал он, улыбаясь, — что хочешь? Хочешь, поезд задержу — и ты сегодня будешь у меня пить вино. Скажи, что хочешь? Все сделаю.

— Слово?

— Раз Читашвили сказал, Николай, — не надо переспрашивать.

— Посмотрите, директор, за Тоней… поберегите ее, чудесная девушка!

Директор Читашвили недоуменно посмотрел на меня, потом на Тоню, которая, опустив руки, стояла в стороне.

— Тоню в обиду не дам, — сказал он серьезно, — будь спокоен, Николай Николаевич.

На перроне вдруг показался Израилов; как всегда, он в правой руке нес огромный портфель.

Уже железнодорожниками был закончен маленький спектакль перед отходом поезда: на светофоре погас красный свет, зажегся зеленый, проводники загнали последних пассажиров в вагоны и поднялись на ступеньки, выставив перед собой флажки, машинист дал гудок, — но Израилов все так же не спеша шел к поезду, словно поезд должен его ждать.

И свершилось чудо, Виктор, поезд не тронулся. Израилов подошел к окну, у которого я стоял, и не спеша сказал:

— Товарищ Скиридов, Николай Николаевич…

Я вытянулся.

— По строительному управлению я подписал приказ с объявлением вам благодарности.

Он открыл портфель, но так, чтоб я не мог в него заглянуть, вынул листок бумаги и передал мне.

А поезд стоял! Поезд стоял, Виктор, честное слово, пока я не прочел приказ!

Веришь, мне было приятно получить его. Сколько я на своем веку получал и выговоров и благодарностей, уж, кажется, на мне живого места не осталось, а тут паршивенькое СУ — а разволновался и прочувствованно кланялся из окна…

Израилов снисходительно и печально улыбнулся: «Да, я вас понимаю, Скиридов, Николай Николаевич, — говорила его улыбка. — Благодарность!.. Конечно, вы расчувствовались».

В ответ он поднял руку… и веришь, поезд сразу двинулся.

Подняли руки Соколов и директор Читашвили, нерешительно взмахнул рукой профессор — только Тонечка, мой бедный «гадкий утенок», стояла, прижав руки к груди, и смотрела вслед поезду печальными глазами.

Поезд набирал скорость, мелькнули платформа, станционные постройки, деревья вдоль дороги… Мне стало грустно. Где-то я читал, Виктор, что там, где работаешь (а я ведь немного и работал), оставляешь частицу себя. Наверное, это правда.

Сейчас еду на родину, скоро в Москву.

До свидания, дорогой мой.

Н. Н.

Я снова переложил кучку бумаг, — других писем из Крыма не было.

Решетчатая тень башенного крана падает сначала горизонтально на пути, потом у здания она ломается и дальше идет уже вертикально по стене. Тень непрерывно движется — косовская бригада работает по минутам.

Сюда время от времени я приезжаю не для того, чтобы «проверить», «указать», и даже не для того, чтобы помочь — тут сейчас все налажено, помогать не нужно, — приезжаю просто так, подышать воздухом монтажа, отдохнуть от великого изобретения человечества — телефона.

Хорошо монтаж идет и у Гната, но Гнат все время болтает, хвалится, кричит. У Косова все молчат, — даже водители грузовых машин, самые нервные люди на земном шаре, и те тут помалкивают. (Что за интерес шуметь, когда тебя никто не слушает?)

Девятаев стоит на консоли колонны, — всего-навсего пятачок двадцать на сорок сантиметров, ногу негде как следует поставить. По правилам он должен обхватить колонну цепью своего монтажного пояса, но цепи я не вижу. На крюке крана к нему медленно движется железобетонный ригель. Он ловит его и, тихонько подталкивая одной рукой, укладывает на колонну.

Но вот Девятаев замечает меня. Как всегда не спеша, он спускается с консоли, становится на монтажную лестницу.

Через несколько минут подходит ко мне:

— Здравствуйте, Виктор Константинович! Нарушил технику безопасности?

Я молчу.

— Слова достаточно, что этого больше не будет?

— Достаточно… Прорабу передадите, чтобы был у меня сегодня после работы.

— Драить его будете? Может, не надо ему ехать?

— Надо.

— Может, прорабу не ехать к вам? Виноват же я… Он новенький, испугается.

— Надо.

— Есть у нас в бригаде предложение одно, Виктор Константинович. Интересное! — Девятаев, улыбаясь, смотрит на меня.

Я настораживаюсь: эти предложения последнее время сыплются на меня, словно кто-то широко открыл затвор бункера, где они хранились, и забыл закрыть. Морозов, Соков с Гнатом что-то придумали — зовут к себе, а сейчас еще косовская бригада. Только-только последнее время начали дожимать решения технического совета… Но предложение есть предложение, от него так просто не отмахнешься.

— Это вы в обмен на прораба? — пробую я отшутиться.

— Ну хотя бы. Вам понравится, Виктор Константинович!

Я смотрю на часы — ого, уже двенадцать.

— Ладно, давайте.

Подходит сварщик.

— Здравствуйте, Виктор Константинович!

— Здравствуйте, Копылов. — Да, сейчас придется задержаться. Копылов всегда смотрит, как говорится, в корень вещей.

Мы садимся на скамейку. Я посредине, Девятаев справа, сварщик слева.

— Вот нам все говорят, — медленно, подбирая слова, начинает Девятаев, — что рабочие на стройке — хозяева. Правда? На всех собраниях только и слышишь — хозяева, по-хозяйски. Так?

— Вроде так, — осторожно соглашаюсь я.

Копылов усмехается:

— Никакие мы тут не хозяева, одна трепня!

— Это почему?

— А разве у нас о чем-нибудь спрашивают? — Копылов что-то чертит на земле электродом.

— А как же, у вас собрания, производственные совещания… Да притом кто вам отказывает, если вы что-либо предлагаете? Вроде у нас этого нету, чтобы бригаду зажимать, особенно вашу.

— Так-то оно так, Виктор Константинович, — Девятаев смотрит на меня. — И все же мы вроде орган совещательный. Прав у нас никаких.

— Прав? — удивленно спрашиваю я. — Да у вас все права! О чем вы говорите? Вот уж не ожидал от вас таких рассуждений.

— Одна трепня! — Сварщик нарисовал на земле круг.

— Подожди, Копылов, — останавливает его Девятаев. — Вы нас не поняли, Виктор Константинович. Во всех больших вопросах у нас действительно большие права, а в малых производственных — никаких… Ну, вот вам пример… — Он встал, подошел к штабелю досок, сложенному около забора. — Посмотрите, вчера по указанию прораба завезли.