Лев Лондон - Строители

И видя, что я продолжаю сидеть, сухо добавил:

— Все! До свидания, меня ждут.

Если б он сказал это сочувственно, я наверное бы вздохнул и ушел. Но тут я сорвался. Все напряжение месяца: капризы прорабов, недружелюбие Моргунова, перерасход зарплаты, — все это сплелось в большой клубок, который подкатил к горлу.

— Я ухожу, товарищ директор, — воскликнул я. — Но хочу вам сказать, что я думаю о вас. Зачем вы тут сидите? Ведь для того, чтобы выдать нам зарплату строго по фонду, не нужен человек. Поставьте вместо себя автомат и уходите. Я показал вам расчет, из него видно, что по трудоемкости работ мы сделали больше, чем нужно. Но мы произвели много подготовительных работ, они мало стоят. Кончится ли когда-нибудь эта проклятая система, когда только дорогие конструкции дают фонд зарплаты?.. Неужели вы не можете нам помочь, ведь погибнет большое дело!

Он молчал. Я рассказал ему о лентяе Гнате, который начал работать по-настоящему, о старике Фадееве, о прорабе Сокове, о двух законах, которые мы открыли.

Я направился к двери и, взявшись за ручку, обернулся:

— Жалко, что у нас в Союзе только один Стройбанк. Я бы ушел от вас.

Он усмехнулся:

— Подождите. Давайте еще раз посмотрим ваши бумаги.

…Когда, держа в руках заветное разрешение, я смущенно благодарил его, директор перебил:

— Не стоит. Раньше я вам перерасход, конечно, не оплатил бы. Но сейчас необходимо поглубже заглядывать в экономику. А потом, — он лукаво посмотрел на меня, — я ведь могу потерять клиента. Не так ли?

И хотя мы оба знали, что это шутка, что мы прочно «привязаны» друг к другу, я серьезно ответил:

— Нет, я остаюсь у вас.

— Спасибо. — Он наклонил седеющую голову. — Только вот что, вы ошиблись. Инженеры всегда плохо считают. Вы открыли не два закона, а три.

Я удивленно посмотрел на него. В это время в дверь робко протиснулся новый посетитель, он умоляюще прижимал к огромному животу соломенную шляпу.

Не обращая на него внимания, директор протянул мне руку.

— Больше ничего не скажу вам.

Когда кончается день, у главного инженера две дороги. Первая ведет домой, — в самом деле, почему бы ему не поехать домой? Он работает уже десять часов без перерыва, не обедал, измучен разными неприятностями.

Вторая дорога ведет в контору управления: нужно закончить день и подготовить завтрашний.

Недавно я читал книгу одного начальника крупного строительства. Он пишет о том, что не любил сидеть в конторе и часто уходил на объекты. Я знаю многих начальников, которые тоже целый день разъезжают по своим стройкам, расположенным в разных концах города.

Позвонишь ему в управление: «Где Миткин?» Секретарь отвечает: «На объектах». Позвонишь второй раз: «Простите, приехал уже Миткин?» Снова секретарь с гордостью отвечает: «Нет, товарищ Миткин на объектах».

Ищут товарища Миткина смежные организации, вышестоящие организации, снизу и сверху, а товарищ Миткин бегает.

Считается хорошим стилем не бывать в конторе. Про такого говорят: «Вот это производственник, все время на производстве, в контору даже не заходит».

Хороший производственник! А знают ли товарищи, которые так говорят, что значит не заглянуть вечером в контору, не поработать хотя бы час над организацией завтрашнего дня?

Вечером начальник производственного отдела и главный механик планируют выезды своих работников. Нужно посоветовать им, проверить их, спросить с них. К концу рабочего дня съезжаются и в трест работники — можно по телефону решить с ними ряд вопросов. Наконец, вечером в контору звонят прорабы — у них срочные дела. Утром машина уже закручена и решать можно только аварийные вопросы.

И вот бегает такой «хороший производственник» целый день по стройкам. На следующий день снова бегает. И невдомек ему, что работа не планируется, идет самотеком и он мало влияет на ход строительства. Нет, нужно в контору.

В дверях конторы управления я встречаю главного механика и Чернова. Они с кислыми улыбками объясняют, что вот ждали, ждали и решили уйти домой, что вот как хорошо — главный инженер все же приехал.

— Это хорошо, что вы ждали, — говорю я.

Мы садимся и подробно разбираем, что нужно сделать завтра. Потом они прощаются и уезжают.

Уже поздний вечер, троллейбус везет меня домой. Сейчас улицы, освещенные белым светом фонарей, пустынны и кажутся загадочными.

Нет ни людей, ни машин. Только манекены в витринах все так же любезно приглашают вас зайти.

Кончив вторую смену, куда-то исчез ветер; вдали, за грядами зданий, торопливо, словно опаздывая на работу, выскочила луна. Отдыхает город, отдыхают люди.

Наверное, сейчас вздыхает за алгеброй бригадир Сергей Корольков (трудно учиться в сорок, да еще заочно); вышел на прогулку с догом прораб Анатолий; надев очки в золотой оправе, читает военные мемуары Петр Федорович Луганкин; а снабженец Митрошин, назло всем врачам, с аппетитом уничтожает обильный ужин! Милый чудак Соков, наверное, уже спит. Отдыхает мой коллектив. Я еду домой.

Выключены светофоры, и троллейбус мчит без опаски. Одно за другим темнеют окна домов.

Мои мысли все еще на стройке… Прав, конечно, мой управляющий: если ввести в систему, организовать как следует все «мелочи», как это сделано у нас с зарплатой, можно многого добиться.

Но почему же это не делается?

Это трудно. Но может быть, это и есть он, третий закон, на который намекал директор банка. Умение преодолевать трудности, точнее — умение и желание.

Завтра я навещу Николая Николаевича в больнице. Я знаю, что он мне скажет.

«Ну что ж, Виктор, зарплату «дожали», это неплохо. А новая техника? Какой же главный инженер без нее!»

Я буду молчать. Тогда он по привычке погладит свои белые волосы и с деланным негодованием произнесет: «Сейчас хныкать и торговаться будешь?..»

Я улыбаюсь воображаемому разговору. Нет, торговаться не буду. Я знаю теперь три закона, которые помогут решить и этот вопрос…

Конечно, кончилось все так, как я предполагал, когда ехал к Николаю Николаевичу в больницу. Он принял бутылку виноградного сока и, хитро сощурившись, сказал:

— Дожил, а, Виктор!. Ни разу в жизни соки не пил… А инструкцию, как их потреблять, не привез?

Я смутился:

— Мне сказали, Николай Николаевич, что, кроме соков и фруктов, вам ничего нельзя.

— Сказали!.. Ну ладно, чего вскочил? Уже поздно.

Мы вышли в холл. Николай Николаевич усадил меня в кресло и заставил подробно рассказать о делах.

Мой доклад получился не очень гладким. Все время я боролся с халатом, выданным мне в раздевалке. Он был подозрительно серого цвета, а главное — очень мал. Я всеми силами старался втиснуться в него, но потом сдался и живописно накинул его на одно плечо.