Лев Лондон - Строители

Сколько раз, кляня тебя, стройка, за неприятности, авралы и ночные бдения, мы решали уйти в проектный институт, контору — там полегче. Нет, не безделье там, люди тоже делают свою, нужную работу. Уходили, но через несколько месяцев, всего три-четыре, снова покаянно возвращались.

Не ходите, молодые инженеры, на стройку, там пыль, сабантуи; там, если вы захотите быть настоящими инженерами, вам придется насмерть сражаться даже из-за мелочей. Там вы забудете о тропинках в лесу, светлой глади озер, о небе. Но наступит день, может быть раз в году, может быть два, не больше, когда вы вдруг увидите, что работа идет, как мечталось, и люди, с которыми вы работаете, тоже увидят это, будут вам благодарны. И вы будете вознаграждены за все. Ибо нет в жизни большей радости, чем благодарность людей.

Каждое утро на стройку звонит Семен… Вот сейчас он идет в поликлинику, завтра выйдет на работу, и тогда Аксиома сможет лететь на Кавказ… Звонит, а врач не разрешает. Сегодня врач говорил с ней, — Семен не скоро сможет выйти на работу. Да-а!

Это, в общем, не так уж трудно — прийти в прорабскую, где спорят восемь разгневанных мужчин, очаровательно улыбнуться, так, чтобы каждому казалось, будто улыбка именно для него, и потушить спор. Раз так сделать, неожиданно для всех, и может быть для себя. А каждый день? Только сейчас Аксиома поняла, что значит быть старшим прорабом. Почему кто ни приходит на стройку, сразу начинает кричать, нервничать? Допустим, шофер приезжает на завод, он стоит перед закрытыми воротами, пока не оформит пропуск, затем подъезжает к складу, становится в очередь под разгрузку. Все это тихо, спокойно, и разговаривает он мирным голосом. Потом снова очередь на выезд с завода. Простои? Ничего не поделаешь. Но вот шофер въезжает на стройку. Башенный кран в это время поднимает панель (бросить ее конечно же нельзя), шофер ждет всего несколько минут, но тут же бежит в прорабскую, поднимает отчаянный крик. Попробуй не умилостивить его. «Ах так, — скажет шофер, — вы еще спорите, больше я к вам не приеду».

И не приезжает. А все начальство, от СУ до главка, звонит Аксиоме, ругает: у нее, мол, систематический простой машин.

Почему, когда на площадку прибывает какой-нибудь проверяющий, он уже заранее уверен, что прораб в чем-то виноват? Не может быть, чтобы на стройке все было в порядке! От одной этой мысли он принимает осуждающий, пренебрежительный тон, чувствует себя в роли следователя, а на прораба смотрит как на правонарушителя. Попробовал бы он себя так вести на заводе! Его бы просто не пустили в цех.

Почему, наконец, иная организация, обязанная снабжать стройку, считает, что делает прорабу кровное одолжение? Позвонишь раньше, напомнишь: на исходе детали, песок, пакля… Иронически спросят: «Пока есть?» — «Есть, но…» Перебивают: «Ну так стройте, а когда не будет, позвоните». Позвонишь позже: «Давайте детали, стала стройка». Но иронический диспетчер уж сменился, а другой резонно спрашивает: «Почему молчали раньше?..»

Разве так себя ведут поставщики завода?!

Аксиома хочет понять, отчего это так повелось? Может, на заводах более важная продукция? Нет, сейчас важнее жилья, пожалуй, ничего нет. Может, профессия строителя считается неуважаемой?

Тоже нет. Во всех газетах лозунгах, речах работа строителей оценивается чуть ли не как героическая, во всяком случае важная. Так в чем же дело?

Аксиома только сейчас начинает понимать Петра Ивановича. За три дня, что она замещает старшего прораба, даже осунулась. Куда-то исчезла ее обольстительная улыбка, и те люди, которые раньше говорили с ней мягко, теперь начинают на нее покрикивать. Как будто она, приняв на себя обязанности старшего прораба, дала всем право грубить ей. При этом не имеет никакого значения то, что она выручила товарища, коллектив, что испортила себе отпуск. Никогда в жизни раньше она не пряталась от телефонов; сейчас, услышав телефонный звонок, даже вздрагивает. «Бог количества» царствует вовсю. За эти три дня никто не спросил ее о качестве работ, но десятки людей самых разных рангов требовали, угрожали, даже просили выполнить график монтажа — сто двадцать деталей в сутки…

Вот и сейчас звонит телефон. Аксиома по привычке сразу берется за трубку. Но еще не снимает. Кто? Телефон звонит еще и еще… Приличные люди после пятого звонка больше не беспокоят, этот не отстает, она снимает трубку:

— Слушаю.

— Кто говорит? — Это голос Нового начальника, требовательный и энергичный.

Обычно такой вопрос злит Аксиому и она отвечает: «А кто спрашивает?» Но сейчас она покорно говорит:

— Кругликова.

— А, это вы, Нина Петровна! Что с Семеном?

— Звонил врач, сказал, что Семен на работу не скоро выйдет.

Пауза. Новый начальник, очевидно, про себя решает — как быть?

— Придется вам, Нина Петровна, месячишко, нет, кажется уже три недели, поработать старшим прорабом.

Пауза. Это уже молчит Нина. Да, она попала в переплет, и крути не крути, работать придется. Сама виновата. Незачем было ей возиться с Семеном…

— Так как, Нина Петровна? — В голосе Нового начальника еще слышатся просительные нотки, но Аксиома знает: стоит ей согласиться, как тон переменится.

— Что ж поделаешь, — неохотно отвечает она.

— Ну вот и ладно. — Это, так сказать, переходная фраза, а вслед за нею обычное: — У вас вчера не выполнили норму монтажа. В чем дело? — Важин спрашивает требовательно и даже зло.

Аксиома уже несколько раз отвечала на этот вопрос. Может быть, Новый начальник поймет:

— Ночью не привезли вовремя раствор. Старый раствор мы сейчас не пускаем в дело. Вы сами требовали…

— Да-да, конечно! — Важин не рассказывает Аксиоме о том, что с ним говорил управляющий трестом и довольно резко упрекал за «нововведения» на площадке у Петра Ивановича (слово «нововведения» управляющий произнес весьма язвительно) — требуют завоза раствора через час. Это почему? Важин пробовал объяснить, что, согласно паспорту, годность раствора только час, а его завозят впрок, на восемь часов. Но управляющий трестом, который обычно разговаривал с ним уважительно, на этот раз резко осадил: «Останетесь вообще без раствора. Бросьте фокусничать!»

Игорь Николаевич не может так сказать Аксиоме, ведь он сам запретил пользоваться старым раствором. Поэтому он говорит уклончиво, как обычно говорят начальники, когда им нечем возразить:

— Все так. Но график монтажа нужно выполнять.

Эта тонкая фраза на обычный язык переводится примерно так: «Старый раствор, конечно, в дело пускать нельзя, но из двух зол, уважаемая, выбирают меньшее».

— До свиданья. — Важин повесил трубку. Конечно, он кривил душой. Особенно неприятно, что это понимали и его подчиненные.

За три дня Аксиома усвоила, что мало открыть закон. Это полдела. Важно работать по закону. Казалось, все вокруг ничем другим не занимаются, только заставляют ее, Нину Кругликову, маленького мастеришку, а сейчас старшего прораба, отказаться от своего «закона». Ну что ж, против всех не пойдешь…