Фёдор Пудалов - Лоцман кембрийского моря

Ободренный Кулаков воскликнул:

— Черендейские потребители дадут своим детишкам до осени чай без сахару, зато с гордой сознательностью, приговаривая: «Пей, сынок!» — Голос Григория Ивановича вдруг смягчился и зазвучал с нежностью. — Пей, Черныш, пей, мой Владик, без сахару до осени, зато Якутия обеспечит нефтью оборону СССР и для тебя — сладкий чай с пирожками во всю жизнь!..

— Надо помочь, — суровым голосом сказала женщина.

После обеда в этот день все население Черендея вышло на берег проводить свой большой флот, который оно выстроило для недолгого похода и снабдило тяглом с полной сбруей и людьми, с запасом продовольствия до осени.

Солнце било в глаза провожающим, от него прикрывались рукой. Флот стоял длиннейшей линией по краю сверкающей огромной Лены.

В каждой лодке стояли два человека: рулевой на корме и шестовой на носу. Зырянов и Сережа Луков стояли на флагманской лодке. Бригада бакинских бурильщиков, подкрепленная опытными рулевыми из колхозников, составляла команду второй, третьей, четвертой и пятой лодок. Затем следовали электроразведчики, магнитчики, теодолитчики, рабочие.

После кратких, ввиду позднего часа, напутствий и обещаний сорок пять больших лодок под крики «ура» направились к устью Полной.

Год назад Василий поднимался по этой реке с Лидией, с проводником и с четырьмя рабочими. Теперь у него была экспедиция, дорогое оборудование для новейших точных способов разведки. Все это в его руках, чтобы избрать самые благоприятные точки для бурения и пробурить — одну скважину.

Василий оглянулся вниз, на огромный караван. Это похоже было на большую, многолюдную охоту, выехавшую на целый сезон — с одним зарядом, для одного выстрела по зверю. Если выстрел будет неудачный, всей охоте возвращаться с пустыми руками.

Такой охоты не бывает.

Одно попадание на промышленную нефть нормально среди десятков пристрелочных скважин. Но первая разведывательная скважина в Якутии на кембрийскую нефть стоила так дорого, как двести скважин в Баку.

В ближайшие годы нельзя и рассчитывать на повторение этих страшных затрат… Проблема сибирской нефти зависит от первой, от единственной скважины… и будет отставлена на долгие годы в случае неудачи.

Караван остановился под большим перекатом. Пятьдесят лошадей перепрягли в три лодки. Молодой рабочий вскочил на низкорослую белую лошадку в голове первого цуга.

Восемнадцать лошадей потянули лодку, но белая внезапно зашаталась. Вязкая масса воды с силой водопада схватила ее за ноги. Всадник своим весом увеличил устойчивость лошади, но копыта срывались и скользили вместе с галькой. Галька не могла удержать огромную тяжесть потока, стремившуюся вырвать самые крупные камни из ложа. Белая лошадь в испуге рванулась вперед, оглушенная, и вырвала ноги. Вторая и третья за ней вошли в клокочущий перекат реки и невольно сразу напряглись, противодействуя силе, потянувшей их назад с быстротою падения. Весь цуг уже вошел в перекат, люди помогали во всю глотку. Головная белая лошадь вступила в относительно гладкую воду.

Но под гладкой и внешне спокойной поверхностью выше переката вода летела со скоростью в двадцать километров. Река набирала эту скорость на протяжении последних десятков метров. Когда белая лошаденка преодолела их, весь цуг вошел в эту стремнину, а лодка на длинном канате втянулась в перекат.

Второй цуг лошадей начал подтягивать к перекату следующую лодку.

На первой лодке Василий и Сережа яростно работали шестами в перекате, не слыша разрушительного боя вод за громовыми усилиями своей крови. Донные камни грызли бока и днище лодки. Но она прошла.

Ее привязали у берега. Упряжной крюк сняли, отвели лошадей вниз и зацепили четвертую лодку. Лошади отдыхали. Сто человек перекричали реку. Василий уже повел вторую лодку через перекат.

Проводка через первый перекат заняла весь день. Дальше лошадки продвинулись на пятьсот метров по сравнительно спокойной воде. Василий лежал на ящиках и добровольно переносил незначительную, но утомляющую операцию на лице, на шее и на руках, производимую комарами.

В накомарнике нельзя лежать. Он снял накомарник, чтобы полежать, и немедленно начал обдумывать и перебирать в памяти восемьдесят структур, открытых в прошлом году на Полной и на Эргежее. Он сравнивал и выбирал, на какую из них истратить единственный заряд.

Он подумал об опыте первой проводки каравана: если перепрягать на всех больших перекатах, то караван придет на урочище Повешенного Зайца, может быть, к зиме.

Он думал, думал, возбужденный мышечным переутомлением, комариными укусами и грозными трудностями впереди. Он должен бурить в абсолютно идеальных условиях с точки зрения науки и практики нефтепоисков так, чтобы он сам не мог бы придраться к своему выбору ни с какой стороны — то есть в том случае, если скважина не даст нефти?.. Нет, это чепуха! Он должен бурить в таких условиях, где скважина непременно даст нефть, случайности не должно быть.

Василий распорядился на «сухом» перекате не перепрягать всех лошадей. В лодку впрягли только четверку цугом.

— Десять человек свяжутся веревкой. Будете толкать!

Все ждали молча. Москвичи, пожалуй, не поняли.

— Всем разбиться на десятки, помогать лошадям. Кто войдет в первую десятку?

— Босиком войти в реку, которая течет по вечной мерзлоте? — сказал магнитчик. — Мне еще жизнь не надоела.

— Кому жизнь надоела, подними руку! — закричал Зырянов. Он вспомнил, как смеялся Ваня первый раз в жизни… — Видите? Никому жизнь не надоела! Никто не идет за смертью — все идут за жизнью! Против смерти, которой угрожают нам империалисты!.. Коммунисты и комсомольцы, встаньте!

Не десять, а двадцать человек поднялись с камней и лесин. Другие поглядели на них, и, сообразив, в чем дело, с колебанием, глядя друг на друга, стали подниматься все.

И десять человек связались одной веревкой и подталкивали лодку. Затем вторую, третью. Когда люди выбились из сил, другие десять сменили их.

Москвичи вылезли из лодок в своих городских ботинках и тоже усердно подталкивали, помогая колхозникам. Василий не препятствовал им сбивать обувь. Он надеялся, что грузы Меншикова скоро догонят. А пока что все-таки за счет полуботинок ускорялось движение вперед.

Но он забыл думать о полуботинках, когда лошади стали терять подковы. На пятый день пути все лошади расковались. Вот этой катастрофы он боялся! Без подков они не могли пройти с грузом ни одного километра по гальке и осыпям. Они не могли даже вернуться благополучно в Черендей. Во всяком случае, нельзя было отсылать лошадей за подковами и потерять еще десять — двенадцать дней: это значило прекратить экспедицию, так как шел июль.