Фёдор Пудалов - Лоцман кембрийского моря

— А вот и нет, не виноваты. Я вот была блондинка, а твой отец жгучий брюнет.

— Мама! Ну при чем тут бывший цвет волос, господи!..

— А при том, что на свете вся гармония зависит от неравномерности и не должно быть ни в чем равновесия. То же самое, что в магнитах, то и в людях. Ты ученая, к тебе и льнут полудикари. Я за твоим отцом всю жизнь ухаживаю, каждому его желанию наперед угождаю. И он так и ждет, так и привык.

— Мама, я прошу: не говори так об отце.

— И уж дочки за отца горой. А кто вас этому научил? Я научила. От меня вы переняли, девочки, все обхождение. Ты над Ольгой смеешься, как она к мужу внимательна. А он никогда не вспомнит ей туфли купить, пока сама не скажет или купит сама. Увидишь — какая ты будешь с мужем. Небель это и чувствует. Этакую ему и надо, чтобы его любила. Себялюбицы, такие, как он сам, ему не нравятся. Любящие сердца ему по душе. Лида, я дам по рукам! Отойди от накидки.

— Ты хочешь сказать, что отец тебя полюбил, потому что он эгоист?

— А что ж в этом удивительного? Ты удивись другому: за что мы любим эгоистов?

— За что?

— Ну, не за то, что они всю жизнь о нас не подумают и нашу заботу даже не замечают. А потому, что мы умеем позаботиться и о себе и о других. Нам и нравится делать то, что умеем… Мы так приучены. А ты думала о себе: сама такая хорошая?..

— По твоей теории выходит, что ты своим воспитанием подготовила мне довольно обидную судьбу. Я могла бы не поблагодарить за такую судьбу.

— А дети никогда почти не бывают благодарны родителям. Кроме таких детей, которые как Небель. И правда: благодарить не за что. В трамвае — ноги у ней скучают, оттого что в детстве набегалась с отцом, по двадцать километров каждый день. Вот и гуляешь всю жизнь в драных туфлях.

Мать принялась за белье. Лидия сложила письмо и пошла к отцу, взволнованная и смятенная.

— Папочка, можно к тебе? Ты отдыхаешь?

— Разумеется, можно, Лидуша.

— Что ты читаешь?.. Лысенко. А прежде ты читал всё Вильямса и Тимирязева.

— Неужто ничего другого не читал?..

— Читал, конечно. Но когда ты лежал на диване — значит, или Вильямса, или Тимирязева. А Лысенко… Я что-то слыхала о нем.

— Действительно, ты что-то слыхала о нем? Меня возмущает невежество нынешней молодежи. Кроме своего клочка науки, вы ничем не интересуетесь. Даже такой дельный молодой человек, как Бернард Егорович. Девицы, впрочем, и в мое время не читали газет.

— Я читаю газеты, папа. И даже очень старые!

— Это я знаю за тобой, — отец рассмеялся.

— Я интересуюсь не только своим клочком геологии. Небель даже презирает меня за разбросанность.

— Дело в том, дочка, что можно оставаться необразованным и мужиком в звании профессора. Если не выглядывать за околицу своей науки. Как поживает Бернард Егорович?

— Ты всегда говорил мне, что науки не имеют околиц, и это я запомнила… Право, папа, Бернард Егорович интересует вас с мамой гораздо больше, чем меня.

— А он не так плох, чтобы не стоило интересоваться им.

— Ты находишь? Что ты можешь сказать в его пользу?

— Во-первых, он законченный эгоист.

— Восхитительно! Как раз то, что мама считает его худшим свойством… У тебя улыбка мудреца, папа.

— Понимаешь, маме надоел мой эгоизм за тридцать лет. Поэтому она больше не хочет эгоистов… Ну, через тридцать лет и тебе надоест какой-нибудь эгоист.

— Вы говорите о Небеле уже как о моем муже. Этим одним он мне надоел на тридцать лет вперед. А почему ты рекомендуешь мне в мужья эгоиста? Потому что ты считаешь себя эгоистом?.. А ты о себе так думаешь, потому что привык во всем полагаться на маму.

— Значит, я не должен во всем полагаться на маму?.. Ты, девочка, хотела бы, чтобы я полагался больше на тебя? А ты не считаешь меня эгоистом?

— Нет, не считаю! Я знаю, что ты очень внимателен ко мне. Я хорошо изучила твой характер. И я бы хотела, чтобы меня полюбил такой человек, как ты.

— А ты не находишь, что мама посвятила больше времени изучению моего характера?

— Не настолько больше: тридцать лет, а мой стаж с тобой — двадцать пять лет.

— Не все двадцать пять, Лидочка. В первые годы жизни ты недостаточно интересовалась мной, мне казалось…

— Значит, я начала увлекаться тобой в то время, когда матери ты стал надоедать?.. На моих глазах ты все более совершенствовался, а мать этого уже не замечала! Лежи, почему ты встаешь?

Отец спустил ноги с дивана и с удивлением смотрел на дочку.

— Кажется, я за тобою не уследил, девочка. Эка ты рассуждать научилась.

— Серьезно, папа, ты мне скажи, почему ты высоко так ценишь эгоистов?

— Не высоко, Лидочка, это было бы самодовольством… Но ты сама выбираешь эгоиста.

— Такого, как ты.

— Спасибо, Лидочка, если я тебе по вкусу. Такой, как я, не будет, по крайней мере, запрещать тебе ходить пешком.

— Ну, еще бы! Ты не деспот.

— Конечно, нет, Лидочка. Эгоисты редко бывают деспотами. Они слишком заняты собой. Деспотом будешь ты.

— Я?!

— Ты вылитая мать, Лидочка.

— Моя мать — деспот? Папа, как ты… можешь!

— Как я смею оскорблять? Боже меня упаси оскорблять вас с матерью. Скажи, кстати, из-за чего ты поссорилась с матерью сегодня за ужином?

— Мама уверена, что она знает лучше, чем я, мои вкусы и мои потребности. Поэтому мои котлеты утопают в сметане. А я люблю мясо в виде мяса.

Отец раскатисто захохотал, по-полевому.

— Не так громко, папа!

— Твоя мама ведь не эгоистка, правда?

— Противоположный полюс.

— Вот такой полюс в галстуке запретит тебе ходить пешком, чтобы ты не била свои ножки.

«Как Зырянов в Усть-Илге», — подумала Лидия.

— Но ты будешь набивать ему горло голыми котлетами без сметаны и ни за что не согласишься поставить свою заботливость в гараж и катать свои крепкие ножки в мужнином автомобиле. Такими способами вы легко сможете отравлять друг другу целую жизнь каждый день.

— Я поражена, до какой степени ты под влиянием мамы!

— Надо, девочка, чтобы одному нравилось подчиняться влиянию и заботам; по крайней мере, если другому нравится влиять и заботиться. Два заботливых супруга — это все равно что две автомашины в супружестве. Если бы автомобили были хозяевами, они бы покупали себе пассажиров, а вовсе не грузовик для перевозки автомобилей.

— У тебя даже мысли мамины, папа!

— Все мамино, Лидочка. Обо всем мама позаботилась, чтобы все было готовое и самое полезное для нас: и котлеты в сметане, и мысли в голове.

Василий шел по коридору сначала вдоль правой стены, открывая и закрывая двери, оглядывая однообразно обставленные лаборатории и кабинеты. Он искал Лидию. Очень не хотелось говорить ей об анализе пиробитума… Но тогда не надо и встречаться? Она ведь спросит непременно, не может не спросить. Значит, порвать знакомство с Цветаевой? Об этом нечего и думать.