Франц Таурин - Гремящий порог

Набатов решил лететь в Москву на ТУ. С осени этого года открылась скоростная линия, обслуживаемая реактивными ТУ-104. Даже потратив несколько часов на пересадку, можно было добраться в Москву быстрее. Окольная дорога оказывалась короче.

Но не так важны были в конце концов несколько выгаданных часов — интересно было познакомиться с последним достижением нашей авиационной техники.

Софья Викентьевна отговаривала. В ее понимании опасность полета увеличивалась соответственно его быстроте.

Кузьма Сергеевич пытался ее переубедить простым арифметическим подсчетом: при полете на обычном самолете находишься в воздухе восемнадцать часов, при полете на ТУ-104 — всего шесть; таким образом, опасность, если она и есть, сокращается ровно в три раза.

Софья Викентьевна возражала, ссылаясь на мудрое правило предков:

— Тише едешь — дальше будешь.

— Тогда, мать, надо ехать на кобыле, а того лучше — пешком.

Софья Викентьевна ответила, что, конечно, это было бы самое надежное. Зато Аркадий был безоговорочно на стороне отца, и Кузьма Сергеевич с удовлетворением отметил, что большинством голосов принимается решение в пользу новейшей техники.

В аэропорту Кузьма Сергеевич пробыл недолго. Едва он вошел в переполненный людьми вестибюль вокзала, как строгий женский голос объявил по радио: «Пассажир Набатов, прибывший из Устья, подойдите к кассе номер один для оформления билета». Кузьма Сергеевич похвалил себя за предусмотрительность: он накануне позвонил в приемную облисполкома и попросил забронировать место в ТУ-104,— и подошел к окошечку кассы.

Путешествие получалось не просто быстрым, а прямо-таки стремительным. Немного огорчило, что не удастся пообедать: Кузьма Сергеевич любил перед полетом закусить поплотнее. «Пообедаю в Омске, ждать всего три часа»,—утешил он себя.

Через несколько минут пригласили на посадку. Стройная девушка в темно-синем, опушенном мехом жакетике, с красной повязкой на рукаве пропускала пассажиров по одному на перрон. Она проворно отбирала посадочные талоны и успевала еще сверяться со списком и делать там пометки. Кузьма Сергеевич обратил внимание на ее сосредоточенное, очень миловидное лицо: «Специально, что ли, таких хорошеньких подбирают?»

Набатов впервые видел ТУ-104. Самолет был очень велик и все же не казался громоздким. Изящный, стремительный даже в своей неподвижности, стоял он с откинутыми назад крыльями, готовый в любой момент ринуться вперед. Это было реальное воплощение самого понятия быстроты. Каждая деталь его облика — и синяя полоса вдоль стройного фюзеляжа и даже резкий излом скощенных назад, словно сдутых ветром, красных букв монограммы «ТУ» — подчеркивала эту главную его сущность. «Вот так красиво и нам надо строить», — подумал Набатов.

— Места указаны в билетах,— напомнила дежурная,, пропуская пассажиров на посадку по широкой двухмаршевой лестнице.

В самолете, возле овальной входной двери, стояла стюардесса. Она проверила билет Набатова и сказала:

— Проходите в салон. Набатов прошел между рядами кресел через весь самолет и очутился в салоне. Круглые иллюминаторы-окна. Четыре двухместных диванчика, между ними столики. Совсем не похоже, что находишься в самолете, скорее — в каюте парохода.

Высокий моложавый летчик в синем форменном кителе с летной эмблемой и двумя орденами на груди прошел мимо Набатова в командную рубку. «Такому молодцу и водить такие корабли»,— подумал Набатов. Стюардесса оделила всех леденцовыми конфетками и попросила во время взлета оставаться на своих местах.

Самолет тронулся с места мягко и бесшумно. В круглом окне медленно поплыло назад длинное здание аэровокзала. Заметив недоумение Набатова, сидевший напротив пожилой толстяк с бритой головой сказал:

— Буксируют на взлетную полосу.

И вот взвыли моторы. Но тормоза удерживали воздушный корабль, и все его огромное тело, словно в нетерпении, затрепетало лихорадочной дрожью. И стала почти физически ощутимой титаническая мощь моторов.

Рев моторов на мгновение стих и тут же возобновился с еще большей силой. Самолет резко взял..с места, так что Кузьма Сергеевич и сосед его — худощавый пожилой человек с густой шапкой седых волос и седыми, коротко подстриженными усами — откинулись назад, на мягкую спинку дивана, а бритый толстяк мотнул головой, как будто хотел боднуть Набатова. Самолет рвался вперед, с каждым мгновением набирая все большую скорость. Ускорение угадывалось по силе, с какой тело вдавливалось в подушки дивана. Потом ощущение стремительного движения исчезло, и гул моторов стал мягче, певуче.

Набатов выглянул в окно. Земля уходила назад и вниз. Видны были самолеты, в несколько рядов окружившие летное поле. С каждой секундой они уменьшались в размерах.

— Даже не заметил, как оторвались от земли,— сказал Набатов.

— Чистая работа! — подтвердил толстяк и самодовольно улыбнулся, как будто удачный взлет был в немалой степени и его заслугой.

Самолет, разворачиваясь, круто лег на правое крыло, Прямо под окном очутилась плотина ГЭС и по одну сторону ее — обширная белая поляна застывшего водохранилища, по другую — извилистая голубая лента никогда не замерзающей Ангары.

- Иркутское море,— сказал седой сосед Набатова.— Байкал пришел к городу.

— Мало радости от этого Байкала,— неожиданно сердито сказал бритый толстяк.

— Это почему же? — спросил седой.

— Потому. Охотиться запретили, рыбу ловить запретили. Ходи вокруг да поглядывай. Видит око, да зуб неймет.

— Но ведь это же разумная и совершенно необходимая мера,— сказал седой.— Надо сперва населить водохранилище, создать оптимальные условия для размножения дичи и рыбы, а потом уже эксплуатировать эти природные богатства.

— Да мне не эксплуатировать!—отмахнулся толстяк.— Мне в выходной день посидеть с удочкой или побродить с ружьишком.

— Вот именно посидеть и побродить! — подхватил, уже начиная раздражаться, седой.— А сколько вас, таких любителей посидеть и побродить? Сотни, тысячи! И получается так, что на бедную природу жмут и сверху и снизу.

— Это как же понимать: и сверху и снизу? — насторожился толстяк.

— Как понимать? Охотно вам поясню. Снизу — это, так сказать, стихийно, в порядке самодеятельности. Один с ружьишком выйдет на охоту, когда птица гнездится, а то и просто палкой выводок подлетков переколотит; другой нерестовую речку сетью перегородит и не даст рыбе икру выметать; третий дерево срубит там, где ему заблагорассудится. Каждый понемногу, как говорят, «по силе возможности», а все вместе огромный ущерб наносят живой природе. А сверху —это пострашнее. Это когда наш брат — разные высокоученые мужи — навалится со своими скороспелыми проектами. Тут уж того и гляди под корень всю природу изведут.