Франц Таурин - Гремящий порог

— Я сейчас…

— Попроси, чтобы тебя отпустили завтра с работы.

Николай подошел к ним и, заметив растерянное выражение на лице Наташи, пристально посмотрел на Перетолчина.

— Николай Николаевич, я должна сейчас уйти,— сказала Наташа.— И завтра я не смогу прийти на работу. Вы разрешите мне?

— Пожалуйста,— подчеркнуто вежливо ответил Николай и, кивнув сразу обоим, пошел к выходу.

Наташа схватила его за руку.

—Завтра я встречу вас после работы у распадка… и весь вечер мы будем вместе… Вы придете?

Он круто повернулся к ней, и резкая, злая фраза едва не вырвалась у него. Потом он увидел, ее и огорченные и умоляющие глаза и, все еще хмурясь,сказал:

— Хорошо, приду.

— Мне нужно поговорить с тобой так, чтобы никто не мешал,— сказал Наташе Федор Васильевич, когда они вышли на улицу.

Наташа, не отрываясь, смотрела вслед размашисто шагавшему Николаю. Когда он скрылся за углом, она предложила Федору Васильевичу: — Пойдемте к нам в общежитие. Люба на занятиях, а Надька, наверно, унеслась куда-нибудь. — Хорошо,— ответил Федор Васильевич. По дороге Федор Васильевич расспрашивал Наташу, нравится ли ей работа в диспетчерской, как иду занятия на курсах, и ни словом не обмолвился о сути предстоящего разговора.

Наташа терялась в догадках. Федор Васильевич разговаривал с ней, как всегда, приветливо, шутливо, но она чувствовала, что он озабочен, может быть, даже взволнован. Уловив это, Наташа встревожилась. Не случилось ли чего дома?.. От матери нет писем вторую неделю… Наташа пыталась успокоить себя доводами: если-бы даже что и случилось, как мог узнать об этом. Федор Васильевич?.. Но ясно было, случилось что-то особенное.

Вопреки предположениям Наташи Надя была дома. Она лежала на кровати и читала «Огонек». Увидев Перетолчина, Надя ахнула и шмыгнула за занавеску,, где в углу хранился весь девичий гардероб. Как-то она ухитрилась там в тесноте переодеться и вышла уже в праздничном красном платье..

Наташа посмотрела на Федора Васильевича. Как быть?.. Тот успокоил ее: — Надя не чужой человек, твоя подруга. Можем поговорить при ней.

— Федор Васильевич, будете с нами чай пить? — сразу входя в роль гостеприимной хозяйки, сказала Надя, хотя любопытство одолевало и ей вовсе не хотелось даже на минуту выходить на кухню.

И очень, обрадовалась, когда он сказал!

— Обойдемся, Надежда, без чая.

Федор Васильевич сел к столу и усадил Наташу. Надя пристроилась на кровати и, как будто углубившись в чтение, навострила уши.

— Что ты знаешь о своем отце, Наташа? — спросил Федор Васильевич.

Вопрос был таким неожиданным, что Наташе показалось, кроме прямого его значения, он таит в себе еще другой, более глубокий смысл и что именно в этом, другом, непонятном ей смысле и заключается существо вопроса. Она не могла понять, о чем ее спрашивают, и молчала в растерянности, граничащей с испугом.

— Ты помнишь своего отца?

— Помню… — сказала Наташа и тут же поправилась: — Только по рассказам мамы… и еще помню его на фотографии.., У нас остались две карточки, он с мамой… и на одной я тоже…

— Где сейчас твой отец?

— Он погиб на войне.

Сколько раз ей приходилось отвечать на такой вопрос… И она уже привыкла к жестокому смыслу этих слов, но сейчас она была взволнована тревожным ожиданием.

— Твой отец жив.

Наташа смотрела на него широко раскрытыми глазами.

— Жив. Ты скоро увидишь его.

Надя отшвырнула журнал и почти с возмущением уставилась на подругу. Ну чего она молчит!.. Надя тоже выросла без отца… Да приди к ней с такой вестью, она бы затормошила, забросала вопросами.

Но Наташа уже поняла: то, что должен сообщить Федор Васильевич, принесет ей (и не одной ей, прежде всего матери) не только радость, а, наверное, и горе. Иначе к чему бы такая осторожная сдержанность?

— Федор Васильевич! — взмолилась она.— Не мучьте меня. Говорите сразу все,

— Хорошо, Наташа. Отец твой здесь, на стройке. Он видел тебя.

— И он знает, что это я?

— Знает. И ты знаешь его. Твой отец…—И Федор Васильевич рассказал Наташе все.

Наташа беззвучно плакала, закрыв лицо руками. В ее памяти ожило искаженное, словно от нестерпимой муки, лицо старого, седого человека, его глубоко запавшие, полные тоски и боли глаза…

— Наташка! Ну что ты!..— воскликнула Надя.— Жив ведь! Ой, дурная!.. Если бы мой отец вернулся!..— И сама заплакала громко, навзрыд.

Наташа встала и отерла глаза.

— Я сейчас пойду к нему.

— Сейчас нельзя,— остановил ее Федор Васильевич.— Поздно. Пойдешь к нему завтра… Не забывай, он в тяжелом состоянии. Не тревожь его.

Наташа только под утро забылась в настороженном, зыбком сне. Да и сон ли это был? То она говорила с отцом, то с матерью, то с сестренкой, а то они разговаривали друг с другом, а она все боялась, что вот она проснется и никого уже больше не увидит: ни отца, ни матери, ни Олечки…

Как уходили на работу девчата, она не слышала. Они не стали будить ее. Проснулась Наташа поздно: в десятом часу. Побежала в магазин, угодила удачно, купила два килограмма чудесных китайских яблок. Вернулась в общежитие и спохватилась: выходное платье неглаженое. Что отец подумает? Неряха! Выгладила платье и еще раз умылась, чтобы не выдали подпухшие, заплаканные глаза.

В больнице ей сказали, что посетителей пускают только после четырех часов. А когда узнали, что она пришла к Ивану Васильевичу Черемных, то предупредили, что вряд ли пропустят и вечером. Врач не велел тревожить больного.

— Я дочь его,— сказала Наташа. — Подождите врача. Он. сейчас на операции,— сказали ей.

Наташа провела в коридоре весь бесконечный длинный день. В палату ее. пропустили, только в четыре часа.

Наташа вошла, остановилась у порога, дрожащая и растерянная. Он, отец (трудно еще было даже в мыслях называть его так), встретил ее спокойным, неестественно спокойным, усталым взглядом. Лежал он на той же, так знакомой ей, койке у окна. Обескровленное лицо на белой подушке казалось серым, землистым. Как не похоже было это лицо на то молодое, смелое, красивое, которое она помнила!..

Как-то вдруг с необычайной отчетливостью Наташа почувствовала, что за пугающим его спокойствием укрылись тревога и смятение. Почувствовала, что вся жизнь этого человека определится тем, что произойдет между ними в ближайшие минуты. Она одним своим появлением здесь возвращала к жизни пропавшего без вести Максима Дубенко — и Иван Черемных покорно и безропотно ждал ее решения.

Наташа опустилась у изголовья на колени, осторожно взяла его темную, морщинистую руку и приложила к своему лицу…

— Доченька моя…— сказал глухим и как будто захлебывающимся голосом отец и погладил ее, как ребенка, по голове.

Слезы брызнули у нее из глаз, и она стала целовать его ввалившиеся, покрытые седой колючей щетиной щеки, усталые глаза, стянутый повязкой лоб…