Борис Бондаренко - Пирамида

— Приблизительно, — пробормотал ошеломленный Ольф.

— Уже кое-что, — улыбнулся Дубровин. — А теперь представьте, что вы начнете работать у меня. Самое большее через полгода кто-нибудь из вас вообразит, что моя работа никуда не годится, и предложит свой вариант. Может быть, в конце концов вы и окажетесь правы, но мне-то что от этого? Вы думаете, я позволю вам работать над этим своим вариантом? Черта с два! — энергично сказал Дубровин, и Дмитрий невольно улыбнулся. — Я заставлю вас работать так, как это мне будет нужно, а так как вы наверняка не согласитесь, я выгоню вас и возьму на ваше место людей более покладистых. И не сомневайтесь, так оно и будет, несмотря на все мое хорошее отношение к вам… Ты что смеешься? — посмотрел он на Дмитрия. — Думаешь, я не сделаю это?

— Сделаете, — с улыбкой согласился Дмитрий.

— Очень рад, что вы это понимаете. Ну, а с Шумиловым вам такая перспектива не грозит. Он очень милый, обаятельный человек, но от души желаю вам не быть похожими на него. А впрочем, вы уже не похожи. Годика через полтора-два его работа будет закончена, а там я постараюсь сделать так, чтобы вам предоставили полную самостоятельность. Устраивает вас такой вариант?

— Вполне, — сказал повеселевший Ольф.

— Ну и… — Дубровин сделал жест рукой, выпроваживая их из кабинета, — гуляйте. Когда Светлана будет рожать?

— В сентябре, — сказал Ольф.

— Тебе особенно надо отдохнуть. Готовься к тому, что потом целый год будешь недосыпать.

— Бу сделано, — ухмыльнулся Ольф, он еще не привык к тому, что скоро станет отцом.

Когда они уже уходили, Ольф остановился и с невинным видом спросил:

— Кстати, Алексей Станиславович, а почему же, если вы такой эгоист, вы возитесь с нами? Время из-за нас теряете, нервы себе треплете, уму-разуму учите?

— А вы не знаете?

— Нет.

— И я не знаю, — серьезно сказал Дубровин. — Наверно, просто потому, что вы нравитесь мне. Вы ведь неплохие люди.

— Вообще-то да, — скромно согласился Ольф.

Защита прошла на редкость буднично и прозаично. (От кого защищаться, если никто не нападает? — спросил потом Ольф.) Кандидатов наук в институте работало больше двухсот, и появление еще двух новоиспеченных «ученых мужей» не могло не быть событием заурядным. Ольф даже выразил сомнение: а читали ли как следует члены Ученого совета их труд? Возможно, и нет, с улыбкой сказал Шумилов и разъяснил, что в этом не было бы ничего удивительного, все знают, что они подопечные Дубровина, а его авторитет слишком велик, чтобы ставить под сомнение ценность их работы. Как бы то ни было, а голосование единодушно подтвердило — Добрин и Кайданов звания кандидатов физико-математических наук достойны.

Два дня они выслушивали поздравления, пожимали кому-то руки, пили шампанское, а потом взялись за работу.

Это было в июле, а в середине августа в Долинске открылся международный симпозиум, на котором Дубровин сделал доклад. Дмитрий и Ольф, конечно, были на нем. Дубровин говорил минут пятнадцать, и уже где-то на четвертой минуте Дмитрий почувствовал беспокойство, а на десятой тревожно заворочался и стал украдкой поглядывать по сторонам — не смотрит ли кто на них и нет ли двусмысленных улыбок. Но никто не смотрел, не было никаких улыбок. Даже Жанна ничего не поняла, она не очень внимательно следила за их работой. А из доклада Дубровина следовало, что добрая половина их работы, за которую они получили кандидатские звания, по меньшей мере должна быть поставлена под сомнение, и даже сразу можно было с уверенностью утверждать, что кое-какие выводы, еще месяц назад казавшиеся бесспорными, просто неверны.

— Ты все понял? — спросил Ольфа Дмитрий.

— Да, — сказал Ольф, не глядя на него. Он с убитым видом сидел рядом и только в конце заседания взглянул на него и невесело сказал: — Н-да… Долбанул нас шеф. Прямо по темечку…

В перерыве Дубровина окружили какие-то люди и продолжали задавать вопросы. Он отвечал с видимой неохотой, оглядывался по сторонам, наконец, отыскав глазами Дмитрия и Ольфа, быстро подошел к ним и сказал:

— Никуда не уходите, дождитесь меня.

И тут же отошел, и его снова окружили.

Они ждали его до самого вечера — Дубровину приходилось улаживать какие-то конфликты, кого-то уговаривать, звонить в горком по каким-то совсем не научным делам. Наконец он освободился, и они молча пошли напрямик через душный августовский лес.

Институт разбит на две части. Та, где был конференц-зал, находилась в самом городе, вернее, на окраине его, в лесу, и отсюда до дома Дубровина было пятнадцать минут небыстрого хода.

Дубровин шел медленно, прихрамывая сильнее обычного, и им все время приходилось придерживать себя.

— Устал я, — вдруг со вздохом сказал Дубровин.

Это был, кажется, первый случай, когда Дубровин жаловался. Выглядел он и в самом деле неважно.

— Когда в отпуск идете? — спросил Дмитрий.

— Недели через три.

— Поедете куда-нибудь?

— Придется. Почки опять пошаливают.

И снова замолчали.

Дома у Дубровина никого не было. Он сказал Ольфу:

— Достань-ка коньяк. И закусить.

Ольф достал бутылку, повертел ее в руках.

— За удачу — коньяк, за неудачу — коньяк, — сказал он. — Вы прямо как врач нам его прописываете.

Дубровин как будто не расслышал, снял пиджак и галстук.

Выпили, закусили, помолчали немного, и Дубровин спросил:

— Ну, что носы повесили? Неприятно?

— Да чего уж приятного, — сказал Ольф. — Сначала американцы нас ограбили, теперь вы руку приложили.

— Давно вы эти результаты получили? — спросил Дмитрий.

— Да как вам сказать… Первые — в феврале, последние — совсем недавно.

— Поэтому вы нас и торопили?

— Разумеется.

Помолчали.

— Алексей Станиславович… — начал Дмитрий.

— Да?

— А если бы мы защищались после вашего доклада, — провалились бы?

— Не думаю. Но неприятности могли бы быть. Не здесь, конечно, а в ВАКе.

— А сейчас разве не могут? Ведь оформление займет по крайней мере полгода.

— Сейчас уже не страшно, ведь доклад сделан после присуждения, так что с формальной стороны все в порядке. К тому же я на всякий случай придержал публикацию статьи с этими результатами, и, когда она появится, ваши диссертации уже наверняка проскочат через экспертов.

— И все-то вы предусмотрели, — сказал Ольф.

— А то как же, — в тон ему ответил Дубровин. — Вам это очень не нравится?

— Не то чтобы очень… — вмешался Дмитрий и замялся.

— Но совесть мучает, да? — закончил Дубровин.

— А, вас нет? — брякнул Дмитрий.

— Представьте себе, нисколько, — спокойно ответил Дубровин. — Даже если бы мои результаты полностью опровергали ваши — а это, кстати, вполне могло случиться, — я сделал бы то же самое.