Петр Петров - Крутые перевалы

И, не выдержав тона до конца, задыхаясь, расхохотался.

— Ты, наверное, думала, что никогда не увидишь лица брата-бандита, а вот пришлось, и теперь поговорим!

Он оскалил от злости белые зубы, схватил ее за руку и, повернув вокруг себя, с размаху бросил на землю. Валентина ударилась ухом о выступивший корень и почувствовала лишь одно — как из глаз брызнули разноцветные ленты искр.

Очнулась она ночью. Вверху плелись темные развесистые ветви душистой пихты. Дотлевали потухающие костры. Ночь парила теплом и крепким запахом серы.

— Ну что, ожила? — Сунцов поднялся около ее ног и, привстав на одно колено, подвинулся ближе.

— Уйди, негодяй! Что тебе нужно?

Лицо Сунцова искривилось в судорогах. Он рассмеялся.

— Уйду, но и тебя уведу, не оставлю этим христопродавцам, будь покойна!

Валентина в отчаянии схватилась за попавшийся под руку толстый сук и задрожала.

— Уйди… или убивай, разбойник! — крикнула она все тем же глухим голосом.

Кое-кто из золотничников подняли головы, но снова опустили их и, потягиваясь, шебаршали ногами по сырому мху.

Сунцов, немного отступив, заговорил с Валентиной спокойнее.

— Ты оставь, поговорим и без этого, — указал он на сук. — Скажи, что тебя связало, ну, с этим Яхонтовым? Ведь он лакействует перед карманщиками. Ты же всегда хвалилась своей независимостью… Свободолюбием!..

— Это ложь!.. Он… мы оба… честно работаем…

Она отвернулась от Евграфа.

— Для народа, хочешь сказать? — насмешливо договорил Сунцов. — Так, по-вашему, это народ — Медведевы? Нет, вы работаете на сволочь, которая заела всем жизнь в России.

Сунцов снова приподнялся на колени.

Валентина молчала, но по пылающему лицу и глазам Сунцов понимал ее состояние и то, что она готова вцепиться ему в горло.

Это бесило его.

— Нет! — крикнул он, желая окончательно вызвать ее на сопротивление. — Лучше я тебя здесь же задушу собственными руками и брошу зверью на ужин, чем допущу позор на фамилию Сунцовых… И сам издохну, но пойти к шпане — нет!

Он кинулся на Валентину и хотел схватить ее за горло. Но в тот же момент зашатался, взмахнул руками и, попятившись назад, запнулся за лежавшую под ногами сухостоину.

Валентина видела, как он упал на костер между кипящими котлами. Отбросив в сторону сук, которым ударила брата, она исчезла в кустах.

На опушке леса, там, где начиналась полянка заброшенного прииска, Валентина запнулась о чье-то растерзанное тело…

Сзади глухо щелкнуло несколько выстрелов, а впереди ослепительной полосой блеснула молния, и уже ближе, будто взрывая горы, ударил гром. Кусты малинника и мелкого тальника брызгали ей в лицо холодной росой…

Валентина, задыхаясь и падая, бежала по неизвестной ей тропинке…

Рабочие заняли дороги и тропы между приисками, Василий на Алексеевской спешил людей, со всем отрядом пошел по глухой тропе, которая вела к забытому старательскому прииску.

Измокшие люди гуськом шлепали по воде, набравшейся в яминах. На каждом шагу кто-нибудь спотыкался или падал. Но все старались не отставать друг от друга. Чуткое ухо Василия давно уловило звуки, похожие на выстрелы, и он, насторожившись, прибавлял шагу.

Вверху, по макушкам деревьев, шумел ветер.

По бокам то и дело перелетали с ветвей испуганные шумом рябчики и грузные глухари.

Забрезжил рассвет…

Василий остановился и прислушался… Тайга однотонно шумела. Издали выделялся отчетливый шум реки, и слышно было, как падали с деревьев капли воды.

Вихлястый присел около него на валежник и, закуривая, шепнул:

— Надо бы потише идти. Напорешься как раз. Да и люди поувечились в отделку… Верст тридцать, однако, махнули?

Подходившие задние глухо роптали:

— Бараны — одно слово! Один попер, и все за ним. Боровских и алексеевских попотчевали, так еще нашим надо башку подставить…

Василий раздвинул собравшийся круг и, схватив за грудь одного из говоривших, злобно прохрипел:

— Если слабит — вон отсюда! Назад к чертовой матери трусов! — Он рванул парня вперед и повалил к себе под ноги.

— Брось! — поймал его за руку Вихлястый.

Впереди что-то глухо треснуло.

Василий опустил руку.

— Медведь!

— Тишш!

Но в это же время все услышали человеческий слабый стон.

Василий, согнувшись, с винтовкой наперевес пробирался навстречу. Между деревьями показалась темная фигура человека.

Он кинулся вперед и подхватил разбитую и задыхающуюся от усталости Валентину.

Рабочий отряд снова сжался в кучу. Кто-то зачерпнул фуражкой воды из первой попавшейся лужицы и подал Валентине. Валентину уложили на мох, головою под ствол дерева. Вихлястый огнивом разжимал зубы и помаленьку вливал в рот воду.

Когда Валентина пришла в сознание, она сбивчиво рассказала все.

Рабочие торопливо приводили в порядок оружие.

Валентину положили на носилки, и отряд, рассыпавшись редкой цепью, двинулся вперед. В разных сторонах тайги слышались сиротливые переклики кукушек.

Цепь шла ровно. Близость друг друга чувствовали по шороху.

Вскоре голубым окном мелькнула безлесная плешина, а между деревьями показались кудреватые дымки.

Василий остановил цепь и, пробираясь между стволами, неслышно пополз вперед. Вскоре он услышал сдержанный говор и стук. Василий прополз еще дальше. Отсюда был хорошо виден табор. Сбившись маленькими кучками, золотничники в цветистых рубахах с расстегнутыми воротами собирались в поход. Некоторые заливали курево. Четверо клали на носилки человека.

— Живой! — подумал Василий и быстро повернул обратно, не замечая, что трещат под ногами сухие сучья и гремит винтовка.

Но ему пришлось лезть недолго… Цепь, загибаясь скобой, уже шла навстречу. Шахтеры шли дружно, сгибаясь и перебегая от одного дерева к другому. Василий махнул им рукой и, выпрямившись, побежал вперед.

Из-за шума ли Пинчуги или увлекшись сборами, тунгусники не заметили окружения. Когда раздался дружный залп рабочих, подкосивший нескольких человек, они кинулись в противоположную сторону. Но, наткнувшись на цепь, подались назад; многие попадали, остальные остановились, побросав оружие.

Брошенный всеми Сунцов приподнялся и выстрелил несколько раз в набегавшую цепь. Обессилев, он свалился на носилки, отбросив в сторону пустой наган.

Василий подбежал к нему первым и остановился в недоумении.

Сунцов лежал голый, почерневший от ожога. На груди и животе сквозь лопнувшую кожу у него сочилась кровь.

Узнав Василия, он тихо прохрипел:

— Напал стервятник на стервятника!.. Твоя взяла — празднуй!..

Василий, сжимая маузер, шагнул к нему. Сунцов закрыл глаза, и, казалась, выстрел Василия был уже по мертвому.

На стрельбу со всех сторон тайги подбегали рабочие, но делать им было уже нечего.