Виктор Логачев - В полдень, на Белых прудах

Они в тот день долго еще говорили, и разговор их велся все вокруг дома, денег ну и прочих бытовых вещей.

Уходя от них, Матрена умышленно попросила Светлану проводить ее до автовокзала, причем попросила, чтобы она с ней пошла одна, объясняя Михаилу Семеновичу, будто у нее к дочери имеется сугубо женское дело. Тот, к счастью, возражать не стал: пожалуйста, решайте, мол, сколь вашей душе угодно, о чем речь!

«Скажи мне, пожалуйста, — накинулась по дороге Матрена на дочь, — ты кого себе нашла? Ты что, не видишь, кто он таков?! Ах господи ты боже мой! Надо же, мать в дом престарелых спровадил!.. — Она вдруг спохватилась: — Слу-ушай, милая, а не ты ли, случаем, ему посоветовала это, а? А ну-к, сказывай, паразитка этакая, сказывай, так иль нет?» Светлана недоуменно посмотрела на мать: «Ты что, Матрена Савельевна, того, рехнулась? Ты за кого меня принимаешь? — Она остановилась и заплакала: — Совсем люди с ума посходили, все до единого, честное слово!» Матрене стало жаль Светлану: «Ладно, не реви. Лучше подумай, как жить дальше». — «А что думать? Я уж избрала себе путь, нашла человека и буду с ним до конца дней тянуть лямку». — «Ты его человеком считаешь, да? Черт он бесчувственный, а не человек, са-та-на!» «Мать, перестань, — вскрикнула в бешенстве Светлана, — перестань, а то ненароком обижусь!» Матрена смотрела на дочь, а сама видела, как останавливались люди и прислушивались, о чем они говорят и спорят. «Ну и… как хошь, так и живи, хозяин — барин!» — Матрена махнула и пошла прочь.

Примерно месяца через три она получила от Светланы длинное письмо, в котором та писала, что с удовольствием оставила Михаила Семеновича, что не нужны ей ни его дом, ни деньги, ни другое всякое барахло, чем он богат.

«Мать Михаила Семеновича, — сообщала дочь, — недели две назад скончалась в доме престарелых. Михаил Семенович хотел сначала похоронить ее тут, в Разбавино, но когда узнал, что Елена Фоминична, ну, значит, Михаила Семеновича мать, оставила завещание на деньги, какие сохранила она на сберкнижке, не на него, а на Кирпилинский детский дом, то он, Михаил Семенович, передумал это делать… Ты, мать, — продолжала писать Светлана, — сказала тогда, будто это я его надоумила спровадить Елену Фоминичну в дом престарелых. Ничего подобного и близко не было, я даже говорить с ним не говорила о том, — он сам все это устроил, лично. Как видишь, ты плохо меня знаешь, мать!.. Теперь немного о себе, ну, где живу и работаю. А живу я на старой квартире. Правда, хозяйка сперва показала от ворот поворот, но я поплакалась перед ней, и она сдалась. Работаю в столовой официанткой. Профессия, хочу сказать, дрянная, постоянно в беготне, постоянно гыркать с клиентами приходится: то им, видите, одно не так, то другое, попробуй угодить, но прибыльная, смену отышачишь, глядишь, есть мелочишко на молочишко. Правда, кое-чем делиться приходится, так, говорят, сложилось здесь, своеобразный тутошний закон, а не делиться не могу, потому как меня в этом учреждении приютили, могут свободно и перо вставить, кроме того, не советуют так делать наши девчата, такие же официантки, как и я: сгорю, мол, как дважды два — четыре. Вот, кажется, и все новости. Да, добавлю еще: с Геннадием Петровичем, заведующим нашим, у меня роман. Он был женат, но жена от него ушла, и теперь, бедняжка, один. Парень он ничего: и симпатичный, и деловой. Да ты, мать, приезжай, и я тебя с ним обязательно познакомлю. Тебе он понравится, честное слово! Геннадий Петрович — не Николка и не Михаил Семенович, у него ум и хватка к серьезной жизни. А что мне, девке одинокой, еще требуется?.. Теперь уж точно — у меня все. Пиши. А лучше прикатывай к нам в Разбавино, посидим в столовке, шампуни, ну, шампанского, значит, попьем, попляшем. Прикатишь, а, мать?»

Была Матрена после того письма в Разбавино несколько раз, виделась и с Геннадием Петровичем. Человек он и в самом деле степенный, серьезный, и внешностью не обделен. Бот только… Матрене страшно не нравилось, что он с официанток дань собирает. Несколько раз она пыталась заикнуться, ну, спросить у Геннадия Петровича, зачем он это делает, однако всякий раз не решалась, не набиралась смелости — эх, эта женская слабость! Светлане же категорически наказала: «Не обманывай людей, прошу тебя, тогда ты чиста во всем будешь и светла, так легче жить, знай!» Но той хоть кол на голове теши — не понимает разумного слова. А жаль, ох как жаль!..

Что же касалось «шампуни», песен и плясок, то тут Светлана не обманула, пару раз действительно весело погуляли в столовке. Матрена уж и не помнит, резвилась когда-нибудь раньше так или нет. Тон задавал Геннадий Петрович. «А ну-к, барышни, а ну-к, милые мои, — выкрикивал он, топоча ногами, — айда носиться, пока ноги просятся!» Девчата послушно вскакивали. И пошла писать губерния! Во время одного из таких выходов Геннадий Петрович отозвал в сторону Матрену. «Как вы посмотрите на то, — доверительно, заговорил он, — если мы со Светочкой вашей соединим свою жизнь воедино? Светочка, наверное, говорила вам, Матрена Савельевна, что я был женат, что жена от меня ушла, говорила?» — «Было дело». — «Ну и как вы ответите на мои слова, да или нет?» Матрене в тот вечер было хорошо, она выпила, пожалуй, целых два бокала шампанского, потому чувствовала себя раскованно, можно сказать, даже смело. «А почему, Геннадий Петрович, от вас жена ушла? Вы ее обижали?» — «Что вы, что вы, Матрена Савельевна, избавь бог, я любил ее! Но… как бы вам объяснить? — Геннадий Петрович пощелкал пальцами. — Она другого клиента нашла». Матрена от этих слов передернулась: фу-у ты, слово-то какое! Тот, похоже, заметил это и извинился: «Простите. Она другого полюбила, понимаете?» Матрена поддакнула: ну, конечно же, она понимает, при этом слегка усмехнулась. «Хорошо, — сказала после этого Матрена, — я ничего не буду иметь против, если вы…» — она вдруг запнулась. «Ну? Ну! Что дальше?» — «Если вы, уважаемый Геннадий Петрович, — осмелилась наконец Матрена, — не будете собирать дань со своих девчат!» Эти слова для Геннадия Петровича прозвучали как гром среди ясного неба. «Что вы, что вы, Матрена Савельевна, — вздрогнул он, — кто вам сказал такое, надул в уши? Неужель Светочка? Но я же…» Матрена резко и бесцеремонно перебила Геннадия Петровича: «Все! Все! Думаю, мы с вами обо всем условились, так?» Тот безропотно кивнул головой.

Спустя две недели после того Светлана ей написала:

«С нашим Геннадием Петровичем что-то случилось, честное слово! Каждый день он собирает нас по утрам и приказывает, чтоб клиентов оберегали и ни одной лишней копейки с них не брали. Девки наши в отчаянии, не знают, что делать. Говорят: хоть в другое место сбегай. У меня тоже… Да что говорить! Уже скопила было на модерновое пальто, осталось чуть-чуть — и на тебе!.. Мать, не твоя ли это работа, скажи? Если прикинуть, то все сходится. Ты была у нас последний раз в позапрошлую субботу? Точно. Вот после того Геннадий Петрович и сбесился, будто муха какая-то ужалила. Похоже, ты и есть та самая муха! Зачем ты это сделала, если так?.. С Геннадием Петровичем я живу в его доме, у него гораздо уютнее и веселее, нежели было у Михаила Семеновича. Чтоб ты знала, мать, Геннадий Петрович постоянно о тебе спрашивает, интересуется, почему к нам не едешь? Ты, мать, не уединяйся там, приезжай поскорее, мы ждем тебя. Твои Светлана и Геннадий Петрович».