Виктор Логачев - В полдень, на Белых прудах

Возвращаясь к себе, Каширин забыл закрыть свою дверь, и этим тотчас воспользовались посетители.

Он сидел за столом в кресле, когда они вошли.

Он приподнял голову — он и она, парень и девушка. Еще подумал: знакомые вроде лица, кто они? Чего им от него надо? Подумал и о том, что секретаря своего он нынче обязательно поругает — где она сейчас, почему к нему пропускает посетителей? Ну, что за дела такие? Черт знает что творится! У него все больше и больше накипало внутри, он уже был готов взорваться, и вдруг в девушке признал Зинулю.

— Зина? Ты-ы? — Каширин удивленно развел руками.

— Я, Афанасий Львович, — кивнула, немного смущаясь, та. — Вы что, не узнали меня?

— Извини, в делах сейчас весь, — выкрутился Каширин. — А у тебя, Зина, что ко мне? — Он почему-то не замечал стоявшего рядом парня.

Зинуля кивнула на молодого человека:

— Не у меня — у него. Он к вам по поводу Белых прудов. Но учтите, Афанасий Львович, — уточнила она тут же, — это теперь и моя просьба: помогите ему.

Каширин повернул голову в сторону парня:

— Узнаю, узнаю — товарищ Лебедев, верно? Вы были уже у меня.

— Был, — поддакнул парень.

Каширин помолчал.

— Вы знаете, — обратился он одновременно и к парню, и к Зинуле, — я сейчас очень занят, у меня серьезные дела, и потому предлагаю заняться этим чуть попозже, ну, скажем, через недельку.

— Через неделю? — парень переглянулся с Зинулей.

— Может, чуть раньше, — уточнил Каширин.

— Нужно более конкретно договариваться. Я — человек дела!

Зинуля дернула Колю за руку:

— Зачем же ты так, Афанасий Львович еще никого не обманывал. К слову, он тоже человек дела, понял?! — Она произнесла это и тут же повернулась к Каширину: — Афанасий Львович, вы его не слушайте. Как скажете, так и будет. Зайдем через неделю или две, подождем. Главное для нас — результат. Правда, Коля?

Посетители вскоре ушли, а Каширин все еще оставался сидеть. Он сидел еще долго, пока не зазвонил телефон.

В трубку громко и непонятно кто-то кричал, и все же Каширин, хоть и с трудом, но разобрался: звонили из Зайчиков, местный фельдшер (во всяком случае, он себя так назвал), которому было доверено наблюдать за Феклой Маланьевой. Он сообщил, что умерла бабушка Марты, только что и скончалась. Она перестала дышать — и он побежал звонить, этот номер ему дал врач из районной поликлиники, который приезжал к ним на «скорой». Это он сказал: если что, звонить по этому телефону. Фельдшер, конечно, извиняется, что побеспокоил Каширина, однако выхода у него не было — выполнял наказ.

Каширин положил трубку. Какое-то время сидел неподвижно. Он чувствовал, как желваки играли на его скулах.

Одно к одному, в который уже раз подметил Каширин.

И вдруг к нему пришло решение. Он тотчас оживился, как бы воспрянул духом.

Минут через пять Каширин разговаривал с Надеждой. Он сказал ей по телефону, что уходит с поста председателя райисполкома, так он сам решил. Надежда, молодец, не уточняла, чем вызвана его такая поспешность, лишь спросила: что он думает делать дальше? Время покажет, ответил на это Каширин. Он, когда говорил, был почему-то уверен, что оно наступит все же, это время, когда люди будут ценить самого человека, а не факт его биографии.

А время это, между прочим, уже приближалось, было не за горами.

А пока Каширин решил съездить в Зайчики, сейчас же туда и отправиться, он не знал еще, как к этому отнесется Надежда, но сам твердо был уверен в одном: от своего намерения уже не откажется — они возьмут Марту на воспитание. Своей сиротской долей эта девочка стала ему еще ближе.

Только так, и никак иначе!

1989