Виктор Логачев - В полдень, на Белых прудах

И снова ее позвал Васютка.

— Что еще? — спросила у мальчишки Матрена, полагая, что тот ее дразнит.

— Вас мужик, теть Матрена, кличет.

— Какой такой еще мужик? Где он?

— Там, за двором, — указал в темноту Васютка.

Матрена пошла туда:

— Ах господи ты боже мой, Геннадий Петрович, вы?!

— Я!

— Когда приехали?

— Сейчас и прикатил.

— На чем? Автобусов-то нет в эту пору.

Геннадий Петрович махнул: мол, добрался, сумел, потом спросил:

— Светланка у вас?

Матрена взглянула на него строго:

— Геннадий Петрович, а может, не надо, а?

— Чего? — не понял тот.

— Ну… поигрались — и хватит. Зачем, спрашивается, девке морочить голову. Я сразу подумала: вы всерьез с ней решили, со Светланой, обрадовалась даже: наконец-то дочь моя остепенится, а вы…

— Матрена Савельевна, Матрена Савельевна, — взмолился Геннадий Петрович, — а я и в самом деле всерьез! С чего вы взяли, что я так, вроде балуюсь?

— Вижу! Не ладится у вас со Светланой, а не ладится, что вы первую жену свою любите. Вы, Геннадий Петрович, простите, как тот петух, который за двумя курами погнался, а ни одной не поймал.

— Да выдумывает все ваша дочь! — не выдержал, выкрикнул Геннадий Петрович. — Ничего этого и близко нет, не люблю я Елизавету, понимаете, не люблю! А что в дом пускаю, так я запретить ей не могу — жалко ее.

— Вот! Вот! — как бы даже обрадованно воскликнула Матрена. — Это вас и губит, Геннадий Петрович!

— Матрена Савельевна, о чем вы?

Матрена подняла руку:

— Все, Геннадий Петрович, все, прекращаем наш бесполезный разговор, тем более меня люди ждут. И еще вам совет: не трогайте сейчас Светлану, ей и без вас горько!

— А мне, вы думаете, сладко? — крикнул с обидой в голосе Геннадий Петрович.

Вернувшись, Матрена зашла прежде всего во времянку и сообщила дочери новость: радуется пусть, прикатил ее воробушек.

Светлана округлила глаза:

— Какой? Ге-еша, что ли?

— Представь себе!

Дочь на какое-то мгновение задумалась, потом попросила:

— Позови его, мать. Сюда позови!

— Зачем?

— Я скажу ему, — Светлана, напыжившись, приподнялась, — я… я согласна за него замуж! Согласна!

Обескураженная, Матрена попятилась назад, чудом нащупала табурет и со стоном плюхнулась на него: эх-ма, вот так поворот! Надо же! Что за дети сейчас пошли?!

Воскресным утром Матрена подскочила раньше обычного — еще бы! — она хозяйка, а у нее гостей полон двор, кто поить и кормить их будет? А развлекать? Стала завтрак готовить, а из рук все валится, и ничего поделать с собой не может. Не о новом доме и гостях мысли, не о замужестве Светланы — об ином совсем. Но о чем же? Матрена еще подумала в ту минуту: а не много ли всего в один вечер? Сначала нежданно-негаданно появляется Светлана, за ней Геннадий Петрович, а тут это… Погоди, как все случилось?

Матрена в который уже раз мысленно представляет вчерашний вечер.

Веселье гаснет, но еще продолжается.

Ее кто-то трогает за плечо. Она оглядывается — Настя Бугрова. Откуда она здесь? Как оказалась?

Скрип калитки.

Улица.

Вокруг темь и ни души, только они, Матрена и Настя Бугрова.

«Он тебя любит!» — заговаривает первая Настя.

«Кто?»

«Дмитрий!»

«Настя, зачем ты об этом?..»

«Он к тебе приходил?»

«Нет».

«Матрена, он тебя любит!»

«Настя, ты зря, по-моему, терзаешь себя, и вообще разговор этот ни к чему, он пустяшный, поверь!»

«Но он тебя любит!»

«Оно и видно!..»

«Значит, не приходил к тебе?»

«Я же сказала: нет».

«Да, но он мне обещал!»

«Что обещал?»

«Что обязательно тебя увидит».

«Зачем? Зачем ты, Настя, все это устраиваешь? Кому нужна подобная комедия?»

«Прежде всего тебе, Матрена!»

«Ах господи ты боже мой! Настя, оставим ненужный разговор, тем паче я устала! Извини, Настя, но я пошла».

«Стой, Матрена! Не уходи!»

«Ну что? Что тебе от меня надо, Настя?»

«Я должна сказать тебе что-то очень важное, понимаешь? Раз Дмитрий не пришел и не сообщил, значит, это обязана сделать я!»

«Что еще случилось? Если касаемо любви Митяя ко мне, то…»

«Нет, нет и нет! Речь о более важном! Но прежде, Матрена, ты должна согласиться с тем, что он, то есть Дмитрий, тебя любит!»

«Хорошо, пусть будет так: он меня любит. Что это меняет?»

«Это меняет многое. Он неравнодушен к тебе, Матрена, а значит, не может подойти и просто с тобой поговорить, как человек с человеком. За многие годы у него столько зла на тебя накопилось, что…»

«Настя, зачем мне все это? Настя, я устала, я больше не могу!»

«Нет, Матрена, ты не уйдешь, ибо я сейчас скажу то как раз, из-за чего, собственно, и пришла! Полгода назад примерно моему Дмитрию стало известно, что… словом, донес на твоего мужа в милицию Князев! Слышишь, именно Князев! Помню, как сейчас: Дмитрий в тот вечер вернулся домой выпивши и… проговорился. Я еще ему заметила тогда: об этом негодяе он должен рассказать Матрене. Но он и слушать не захотел, посчитав меня сумасшедшей… И все-таки однажды мне его удалось уговорить; он приходил к твоему дому, но зайти не осмелился. И нынче Дмитрий пообещал мне… Матре-е… Матре-ена! Что с тобой?»

На какой-то миг провал памяти.

Дальше…

Она поднимается.

Улица.

Скрип калитки.

Она шепчет:

«Теперь я знаю, кто моего Фомку предал — Князев, черт кривоногий! Бабы, слышите, моего Фомку предал Князев!»

Люди танцуют, веселятся, им не до этого.

Она молчит. Она больше не говорит ни слова.

Ей известно, но что это изменит? Кто станет ворошить прошлое? До того ли сейчас тем, кто в свое время занимался Фомкиным делом? У них своих хлопот полно, более неотложных и более важных. Ну, разве это не так? Пусть скажут нет, и она больно ударится головой об стену лишь потому что ошиблась и оскорбила ни в чем не повинных людей…

Встали Федор и Клавдия, следом подскочили Светлана и Геннадий Петрович.

Федор:

— Эх, сейчас бы в самый раз и прийти в себя…

— Что, кукарекать собрался? — тут как тут поддела его Клавдия. — Как в Москве тогда?

— А что? Можно и как в Москве, только опять же сначала в себя не мешало бы прийти…

Матрена вспомнила сразу тот случай, кисло улыбнулась, но сказать ничего не сказала, потому что о своем думала: «Как же это получается — ведь Князев больше всех на суде драл глотку за Фомку, больше всех стоял за него. Выходит, отводил от себя подозрение: мол, не он донес на Нечесова в милицию, не его это рук дело, учтите! Не забыл, значит, Князев Фомке историю с плугом, внешне как будто бы смирился, простил, а про себя… И нашел момент отомстить. Ах, Князев, Князев, ах, черт кривоногий! Лучше бы он избил тогда Фомку или же обругал, и на том, гляди, дело кончилось бы. Фомка, этот не мстительный, он не из таких, а так…»

Федор и Клавдия, посмеявшись, пошли умываться и готовиться к завтраку.