Виктор Логачев - В полдень, на Белых прудах

Вот это да, первое, что пришло Зинуле в голову, вот это она доигралась, факт! А все Алевтина, по ее это подсказке! Дура, дура, как легко поддалась на крючок! Но сейчас уже поздно — и рада бы в рай, да грех не пустит.

Зинуля стояла в растерянности и думала: что же будет теперь?

Утром самой первой к Матрене примчалась Ангелина Хромова, полная, в два обхвата, грудастая девка.

— Спишь еще? Ай-яй-яй! — заверещала она. — А ну-к подхватывайся, подхватывайся да закачивай рукава!

Матрена сладко потянулась:

— Убей меня бог, если б не ты, Ангелина, не проснулась.

Ангелина Хромова всплеснула руками:

— Ну надо же, к ней сейчас люди придут, а она… Вот дитя беззаботное! — С Матреной Ангелина была дружна, потому не церемонилась, говорила, что думала, безо всякого жеманства.

Матрена, одеваясь, и сама себе поразилась: как же это она до сих пор дрыхнуть могла? Прежде, бывало, перед каким-нибудь ответственным делом ночи, можно сказать, не спала, все думала, прикидывала, как лучше с ним справиться, да и другая постоянно точила мысль: вдруг проспит или опоздает, мало ли чего случается, а тут — на́ тебе, человек прибегает по ее зову, а она еще в постели. Все верно: не на ярмарку — с ярмарки катит!

Вскоре пришла и Ульяна.

— Ну, что, девка, давай показуй, где тут у тебя чего. Ангелина! — окликнула она Хромову, которая уже успела выхватить какую-то кастрюлю и выбежать с ней на улицу, решив, видимо, сполоснуть или же вылить из нее оставшуюся на ночь воду.

— Ну, чего? — отозвалась Ангелина, услышав голос Ульяны.

— Дровишек прихвати, да помельче. Сперва печь разжечь надо.

— Хорошо.

Матрена прошлась по комнатке, служившей ей и залом, и спальней, и кухней, и показала, где что лежит: миски, кастрюли, ложки ну и прочий кухонный причиндал.

Ульяна, осмотрев, слегка цыкнула:

— Бедно, бедно.

— Ты думаешь, ко мне много людей придет? — удивленно посмотрела на Ульяну Матрена.

— Не знаю, много ли, мало ли, но посуды нам этой не хватит. Придется свою нести.

— Ну что ты, Ульяна, — возразила было Матрена, но та ее и слушать не захотела.

— Я скоро, — бросила Ульяна, — одна нога тут, а другая там, как в молодости, бывало, — и вышла из комнаты. На улице, похоже, столкнулась с Ангелиной, потому что она тут же заковыристо ругнулась: мол, до смерти ее напужала, антихристка! От беса, от беса!

Ангелина ввалилась в комнату, занося с собой свежий утренний воздух, бросила охапку дров на пол, потом села на те же поленья, взялась за живот и давай хохотать что есть мочи:

— Умора, а не тетка Ульяна! Я как чувствовала — она сейчас выйдет, стою и подстерегаю ее… Затем — гырр на нее! — Ангелина снова закатилась хохотом. Вот чертячка, ей палец покажи — и она уже давится от смеха.

Матрена, глядя на девку, тоже не выдержала, прыснула, но вдруг опомнилась:

— У нее же от испуга могло сердце разорваться, понимаешь?

Ангелина привстала, дурашливо выпятила полные груди и потрясла ими:

— Ты, Матрена, ошибаешься, у тетки Ульяны, да будет тебе известно, сердце крепче моего. У меня оно вон какое, ожиревшее, — и повторила движение, — а у нее… Учти, тетка Ульяна еще долго протянет!

— Тьфу на тебя, Ангелина! Уймись! Чего чепуху-то мелешь?

Тут постучали в дверь.

Матрена отворила ее — Васютка, сынишка Губанова.

— Радость ты моя, прише-ел!

— Ага, теть Матрена, — счастливо кивнул мальчишка. — И коней пригнал, вон стоят они, — указал он на привязанных у новой постройки лошадей.

— Вот и умница. Теперь сядь, Васютка, отдохни, — предложила ему Матрена.

— Я еще не устал. Я к коням лучше пойду.

— Иди, иди, милый, — согласилась Матрена.

Часам к семи утра людей собралось… Матрена пробежалась по лицам односельчан: ах господи ты боже мой, что с ними делать, чем потчевать их будет?! Пришли даже те, кого она и не звала. Вон тот же Петро Бродов — не хаживала к нему, не прашивала его, сам заявился. Нину Сергеевну Коростылеву, Прокшу Оглоблина тоже не приглашала. И Бронька Стукалин откуда-то объявился нежданно-негаданно. У нее, у Матрены, мысль, правда, закрадывалась зайти и попросить Броньку помочь ей, но она вдруг передумала, решила: вряд ли он согласится, все-таки заведующий фермой, можно сказать, большой в Кирпилях человек. А оно вон как: не посчитался ни со званьем, ни с авторитетом, сам предложил услуги. Еще с собой и жену привел. Молодец, Бронька, умница! Матрена успокоила себя: ну, пришли и пришли, и хорошо даже, хуже, наверное, если бы наоборот. Уважают и ценят, значит! А еда, она всем достанется! Сало, картоха с овощами, что еще надо? И выпивки хватит, а не хватит, — магазин рядом, сбегает и возьмет!

Матрена обежала, подсчитала людей: семь мужиков и четырнадцать баб да плюс Васютка.

— В общем, человек этак на двадцать пять, наверное, готовить надо, — предположила Ульяна.

— Э, нет, — не согласилась с ней Ангелина Хромова. — На двадцать пять не пойдет — на двадцать шесть.

— Почему? — не поняла Матрена.

— Не дури, девка, — прикрикнула на Ангелину Ульяна.

— Нет-нет, пусть скажет, почему так, а не этак, — настояла Матрена.

— А вы про моего мужика забыли, вот почему! — объяснила Ангелина.

— Так его ж нет тут, он ведь на работе?

— Ну и что? Придет, когда стол накроем!

— Не дури, девка, — попыталась опять укротить Ангелину Ульяна. — Лучше работать старайся. За себя хоть отбудь, чтоб зря продукт не перепортила.

Матрена укоризненно посмотрела на Ульяну:

— Ну, что ты говоришь такое?

Однако Ангелине Хромовой все нипочем.

— Не боись, Ульяна, я и за себя и за мужа, погоди, дай за стол только сесть! — Звякнула крышка кастрюли — она сызнова давится от смеха. Ах, Ангелина, ах, паразитка этакая, что ж она на старую-то женщину бочку катит?!

Матрена было намерилась ее урезонить, но, передумала, махнула, мол, сами с усами, сами и разбирайтесь, и выскочила во двор.

В кругу глиняного замеса уже ездил верхом на лошади Васютка, а рядом ходил конь такой же гнедой масти, со звездочкой на лбу, почти как настоящей.

Заметив Матрену, мужики подозвали к себе.

Петр Бродов, улыбаясь, объяснил:

— Спор тут у нас зашел, Матрена Савельевна. Вот Прокша Оглоблин, — он кивнул в сторону носатого, здоровенного малого с красивым, но рябоватым лицом, — утверждает, что запросто поднимет передок своего трактора, а я ему возражаю: мол, не выйдет у него это, однако он настаивает. «Хорошо, — говорю, — поднимай!» Прокша сказал: я сначала должен от него откупиться. Матрена Савельевна, займи мне, пожалуйста, красненькую, я проверю Прокшу, поднимет он иль не поднимет.

Оглоблин косился на Петра Бродова, но молчал. И Матрена в этом учуяла подвох: хитрят чего-то мужики, не затем им понадобилась десятирублевка, что у них спор зашел, видно, причаститься приспичило.