Виктор Логачев - В полдень, на Белых прудах

Каширин этак немного наигранно потянул носом:

— О-о, запах! Умереть можно! — и повернулся к гостье: — Верно, Зина? Как, а? О-о!

Зинуля улыбнулась — таким Каширина она видела впервые, простым, домашним, что ли.

— Да, — заулыбалась она, — я знаю, Надежда Ивановнам отличные пироги печет, изумительные просто!

— Видишь, — подчеркнул Каширин, обращаясь к жене, — а я тебе что говорил? То-то же!

— Ну ты и лис, Каширин. Я же вижу, к чему ты клонишь, вижу! — Надежда посмотрела на мужа вопросительно: — Хочешь, скажу, чего ты добиваешься, хочешь?

— Скажи.

— Ты шампанского захотел, так или нет? Ну, говори, шампанского же?

— Угадала, Наденька.

— Я же тебя, Каширин, изучила как свои пять пальцев, ты у меня, как в микроскопе, весь на виду.

— Все, все, сдаюсь, Наденька, — покорено произнес Каширин. — Ну, что, — поинтересовался он, — у тебя все готово, садимся?

— Садимся.

Возвращалась Зинуля от Кашириных в прекрасном настроении, не шла в общежитие — летела. Чудные они все-таки люди, и Надежда Ивановна, и Афанасий Львович, добрые, гостеприимные. Жить бы им и жить, и не умирать! На таких, можно сказать, мир и держится.

Подруги уже спали.

Зинуля разделась, но ложиться ей не хотелось. И понятно: она вся еще в возбуждении от вечера, проведенного у Кашириных.

От Зинулиного шороха вдруг проснулась Катенька.

— Это ты, Зина? — испуганно приподнялась она.

— Я.

Катенька помотала головой, как бы прогоняя сон.

— Все в порядке?

Зинуля восторженно выдохнула:

— Ой-й, не спрашивай, Катя, чудно было!

— Тебе легче, — неожиданно позавидовала подруге Катенька, — ты у таких людей в гостях была, а тут хоть помирай — одна скукота и скукота. — Она сладко потянулась: — Ну что, спать?

— Почему-то не хочется.

— Известно почему — тянешь, чтоб потом заснуть быстро и сны увидеть хорошие.

— Ага, — радостно кивнула Зинуля.

Катенька еще раз сладко потянулась и тотчас оживилась:

— Ой, у нас новость, Зин!

— Какая? — потянулась к подруге Зинуля.

— Ни за что не догадаешься. Ну, ладно, скажу: — Алевтина наша замуж выходит.

— Шутишь?

— Ей-богу! Этот ее ухарь нынче пришел и предложил руку и сердце. Алевтина для приличия поковряжилась, поковряжилась, а после согласилась. Деваться, говорила, некуда. Аборт боится делать, боится не родит потом. — Катенька помолчала. — Я ее спросила: а как же с ушами — она все жаловалась, что ей парень тот не нравится, у него уши висят. Помнишь?

— Помню.

— Говорит: она ему шапочку купит, он ее поносит какое-то время — уши и станут на место.

Зинуля хихикнула.

— Ты чего? — уставилась на нее Катенька.

— Смешно ты рассказываешь.

— Ты что, не веришь? Думаешь, я присочиняю?

— Не-а, — отозвалась Зинуля, — я Алевтину знаю, изучила ее — эта на все способна, она иногда такое придумает — на голову не натянешь.

— Ну!

Зинуля приблизилась к Катеньке:

— Так, сказываешь, Алевтина наша замуж идет? О-о, интересно как!

— Да, через два дня регистрация.

— Так быстро?

— Ухарь ее уже позаботился, по-видимому, ему невтерпеж. — В это слово Катенька, наверное, вкладывала какой-то особый смысл, свой.

— А мне кажется, это должно быть для нашей Алевтины невтерпеж, — по-своему рассудила Зинуля, — ей уж и на самом деле тянуть нельзя, не успеет оглянуться, как у нее живот начнет выпирать — каково тогда ей? О-о! — Она по этому поводу что-то еще сказала и лишь после спохватилась: — Ты спишь, Катя? — Зинуля заподозрила: что-то тихо. — Катя! — тихонько окликнула она еще раз, но та не отозвалась. — Ясно, уснула, — произнесла Зинуля вслух и пошла к своей кровати: пора и ей ложиться, а то как лунатик, все не угомонится.

Два дня потом пролетели, как два часа, опомниться не успели.

Расписывалась Алевтина со Славиком, так звали ее жениха, в районном загсе. Время им назначили на одиннадцать утра, а уже было десять. Оставался ровно час. Надо спешить, ан не выходило. А тут еще и от Славика никаких сигналов, что у него, как там. Позвонил бы, что ли. В общежитии даже волнение прошлось: а вдруг передумал жених, вдруг не приедет?

Слава богу, обошлось — примчался вскоре от Славика посыльный: они готовы, в половине одиннадцатого будут здесь. И снова убежал.

Алевтина ходила по комнате еще в комбинации — ну не наденет же она сейчас подвенечное платье, ведь помнет! — и недовольно ворчала. Катенька и Зинуля ее успокаивали: ну, чего она, чего нервничает, вот дура деревенская, напротив, должна радоваться — все идет как по писаному, хуже было бы, наверное, если бы Славик, согрешив, ей хвост показал, ну, так или нет? Да так, так! Но Алевтина не унималась.

— Слушай, — подступила вдруг к той Катенька, как бы о чем-то догадываясь, — ты же отца и мать не позвала! А-а, вон ты из-за чего пантерой ходишь.

— Да при чем здесь родители, — недовольно отреагировала Алевтина, — ты их сюда не мешай. Отца бы я позвала, конечно, но он же сюда и свою кралю привезет, а я ее видеть не могу, жабу, она у меня во где стоит — век бы ее не знать! Да не о том я, понимаешь, не о том!

— О чем же? — допытывались Катенька и Зинуля.

Алевтина наконец приостановилась:

— Девочки, девочки, я как вспомню, что у него уши висят — меня воротит, ей-богу!

Катенька и Зинуля одновременно грохнули от смеха. Оно бы, конечно, им сдержаться, какой тут смех, однако удержаться от такого соблазна они не могли. Ну, Алевтина, ну, дает! Семь пятниц у нее на неделе, то так, то этак, круть-верть, умора, одним словом, и все.

— Вот дуры, вот дуры! — косясь на смеющихся подруг, ругалась Алевтина. — Им смешно, а тут горе такое!

— Ты что, обиделась? — спросила Катя у Алевтины. — Ну и зря. Да мы так, просто, мы не с тебя…

И та, слава богу, успокоилась, постепенно пришла в себя.

А вскоре подъехал на легковушке и Славик со своими друзьями, был среди них и Котя. Они вышли и направились в общежитие.

Алевтина сидела в комнате, будто царица. Рядом стояли Катенька и Зинуля.

— Ну, здравствуй, невеста! — Славик подошел к Алевтине, прикоснулся шершавыми губами к ее щеке.

Алевтина сразу было хотела увернуться, как бы не дать себя поцеловать, однако удержалась, по-видимому, собрав всю свою силу воли.

В загс поехали жених и невеста, Котя и Катенька. Остальные все остались ждать в общежитии. Ну, во-первых, сама Алевтина категорически сказала: никаких особых торжеств, они распишутся, немного посидят в общежитии, затем поедут домой к Славику. Это не свадьба, это просто как бы вечеринка, маленькое застолье. Во-вторых, и это главное, все та же Алевтина не желала, чтоб, когда они расписывались, кто-то видел, как у ее жениха будут падать уши. Нет, Алевтина явно вбила в голову дурное, ум ее заклинился на одном — на Славиковых ушах.

Вскоре после их отъезда в загс прикатила Валентина Григорьевна. У этой было особое задание — достать продукты. С утра уже Валентина Григорьевна где только не была, можно сказать, все Разбавино измотала, но важно, что не зря, не без толку. Уж она попривезла разного, да все вкусное такое, будто из сказки какой-то.