Виктор Логачев - В полдень, на Белых прудах

Трубка помолчала какое-то время, затем в ней послышался вздох.

— Я не буду ничего говорить, это твое дело, — произнес наконец отец. — Но будь рассудительна, не предпринимай скорых решений, согласна?

Зинуля хотела объяснить отцу, что она сознательно на это пошла, чтоб Ваню подразнить и чтоб тот всерьез изменил к ней отношение, но вовремя воздержалась — не надо этого делать, напротив, если отец Ване передаст об этом разговоре, глядишь, и на самом деле ситуация изменится к лучшему. Пусть, пусть так будет, как есть.

— Пап, ты за меня переживаешь, да? Не переживай, не надо. Все будет хорошо, ей-богу. Вот посмотришь.

— Ладно, — бросил в трубку отец, — поживем — увидим. — И тотчас переменил тему: — Как учеба?

— Нормально, пап, идет.

— А как, хорошо или плохо?

— Нормально, пап.

— Ну, что ж, так, пусть будет так, — не стал добиваться отец. — А у Кашириных давно, кстати, была?

— Да как сказать — давно, наверное. Но нынче собиралась. А может, завтра схожу. Не решила еще.

— Узнай, как там Афанасий Львович, хорошо? — попросил отец.

— А чего, у него неприятности какие-то, да, папа?

— Нет, — ушел от объяснения отец, — я просто. Он был у меня, говорил я с ним. Ну… В общем, узнай, хорошо?

— Хорошо, — согласилась Зинуля, — узнаю. — Но она все же что-то заподозрила — раньше ее отец о том не просил, а сейчас вот почему-то заинтересовался. Нет, тут что-то не того.

Когда Зинуля, переговорив с отцом по телефону, вернулась в комнату, Алевтина подступила к ней: небось, Коля звонил, как бы уточнила.

— Нет, — коротко бросила Зинуля, — отец.

— Ругал, что ли, что на выходные домой не поехала, да?

— Ругал.

— А меня никто не ругает, — подчеркнула Алевтина, и непонятно было, чего в ее словах больше: гордости или горечи. И все же, скорее горечи.

К Кашириным Зинуля решила пойти вечером, а не утром, вечером она и Афанасия Львовича застанет, а утром ищи ветра в поле, у того работа и работа, и вся почему-то горящая, срочная. А коль так, коль не застанет, то не узнает, как дела у него, у Афанасия Львовича, а заодно и не выполнит отцовского поручения.

К счастью, Каширины оказались дома. И снова Зинуле повезло — Надежда Ивановна пекла пирог с яблоками. Да она только в дом вошла, сразу почуяла что-то вкусное и сообразила — пирог с яблоками.

Афанасий Львович сидел с газетой у телевизора, он то глядел на экран, когда было что-то интересное, то — в газету. Увидев Зинулю, обрадовался.

— Молодец, — похвалил, — что приходишь. Говорила, говорила мне Надя — помогаешь ей.

Зинуля удивленно посмотрела на него:

— Когда я помогала?

Надежда слышала, о чем говорили муж и Зинуля, потому тотчас откликнулась из кухни:

— Было, было, Зина, такое, говорила ему. А стирать помогала, помнишь? — Она вдруг вышла оттуда — лицо жаром пышет, в руках нож и вилка. — Фу-у, — вздохнула, — как у доменной печи.

— А ты была около нее? — на всякий случай как бы уточнил Каширин.

— Нет. Но знаю, — и добавила: — Но лучше, наверное, у доменной печи, нежели дома на кухне. Вас бы, мужиков, на кухню, вы бы тогда сразу закудахтали!

Каширин усмехнулся:

— Кому что на роду написано — женщинам куховарить, а нам еду добывать, ну и прочее.

— Еду, еду… — Надежда, по-видимому, что-то хотела сказать, но вдруг о чем-то вспомнила, умчалась на кухню.

Зинуля присела.

По телевизору показывали художественный фильм о какой-то стройке. Управляющий трестом костный человек, одним словом, ретроград, а вот главный инженер из прогрессивных, он чего-то там добивается, но первый ему ставит палки в колеса, а главное, что сверху почему-то поддерживают именно его, управляющего, а не главного инженера. Странно, но факт. Зинуля уже насмотрелась таких фильмов, и они уже ее не интересовали. Лучше бы о любви больше показывали — и то польза.

— Дома как, была? — поинтересовался Каширин между делом.

— Нет.

— Отчего ж?

— Не вышло у меня — стирка, глажка, — на ходу придумала Зинуля.

— А-а, понятно, — Каширин косо посмотрел на экран — что-то там произошло, в фильме, и герои зашевелились, но взгляда долго не задержал на нем, опять уткнулся в газету.

Зинуля же решалась, заговаривать ли о том, о чем просил ее отец, или нет. Все-таки соблазнилась — а-а, будь что будет.

— Афанасий Львович, — обратилась она к Каширину, — у вас что, неприятности какие?

Тот поднял резко голову:

— С чего ты взяла?

— Ну… — Зинуля смутилась и уже объяснить не смогла.

Каширин заметил это и, надо отдать ему должное, воздержался от дальнейших вопросов на данную тему.

Но Зинуля вскоре пришла в себя и снова заговорила, однако это уже касалось другого — она передала Каширину привет от отца, сообщив перед тем, что он ей звонил нынче, и, разговаривая с ней, интересовался, как себя чувствует Афанасий Львович. Каширин, выслушав, поблагодарил за внимание к нему и в свою очередь заметил, что он, Каширин, с отцом Зинули не так давно виделся и был рад, что у того хорошее общее настроение, жизнерадостное — это главное. Так что пусть Зинуля при случае передаст также привет отцу от него лично. Зинуля кивнула: передаст, обязательно. И только после этого она перешла к разговору о Белых прудах. Каширин был несколько удивлен, услышав от нее о том, что Белым прудам грозит опасность. Кто ей о том сказал? И тут Зинуля уже смутилась во второй раз, однако она все же взяла себя в руки, и продолжила разговор. Правда, кто ей о том сказал, человека того она не назвала, объяснила, будто услышала от своих подруг по общежитию. Это ее девчата уже какой вечер кряду говорят о Белых прудах, о том, что их нужно срочно спасать.

Каширин призадумался. Верно, согласился он, опасность такая действительно есть — Белые пруды засорены, и всерьез, к тому же по этому поводу к нему уже обращались. Но, признаться, он и сам знает обстановку и тоже тревожится за Белые пруды, только вопрос этот непростой, прежде чем его решить, необходимо многое переменить, словом, здесь с кондачка подходить никак нельзя, сначала все обмозговать следует. Непросто еще и потому, что рядом с Белыми прудами кирпичный завод и консервный цех, причем огромнейший для разбавинских масштабов.

Когда Каширин сказал, что к нему приходил уже какой-то человек и говорил о Белых прудах, Зинуля едва не выкрикнула: это же, мол, Коля был, ее один знакомый, он спасателем работает на тех же самых прудах, но вовремя удержалась.

— Жалко будет, если такие красивые пруды пропадут, — подвела как бы итог Зинуля.

— Нет, я все же думаю, что все решится, — почти категорично заявил Каширин. — Решится! — добавил он уже более твердо. — Так что не волнуйся.

— Правда? — подняла голову Зинуля.

— Чистейшая!

Вошла Надежда:

— Слышу, вы тут о чем-то разговариваете — не перебью?